Шторм на Крите - [36]

– Давай, ложись. Ложись, ложись, не спорь.

Сам он побежал в бар, к Эвклиду. Тот еще был за стойкой и удивился, когда Антон Ильич попросил у него водки, теплого молока и меда.

– Какой странный сегодня набор! Для девушки? Это что, твой фирменный коктейль? И как, работает?

Когда он вернулся, Юля уже лежала под одеялом. От таблеток она все еще отказывалась, хотя Антон Ильич, только что сам переболевший, имел при себе все необходимые лекарства. Он напоил ее молоком с медом и уговорил хотя бы поставить на спину горчичники. Против этого она не могла возражать, нехотя перевернулась на живот и подставила спину. Скоро она попросила накрыть ее чем-нибудь поверх одеяла, до того ей стало холодно. Антон Ильич притащил покрывало, которое убрал в шкаф, и накрыл ее почти с головой. Юлю бил озноб. Она дрожала всем телом и никак не могла согреться, а он бегал вокруг нее, напуганный, укутывал одеялом, поил горячим чаем и растирал ей водкой ступни, пока ноги ее хоть немного не согрелись. Через час дрожь поутихла, и Юля, кажется, задремала.

Антон Ильич смотрел на нее, побледневшую, обессилевшую, и не знал, как быть. Его терзали сомнения. Он не был уверен, что поступает правильно, не давая ей лекарств. Не станет ли ей хуже? А вдруг это вообще не простуда? Не дай бог, какой-нибудь вирус, какой-нибудь заморский грипп, или еще что? Может, надо звать доктора? Юля, конечно, отказывается, но она не в себе, у нее жар – стоит ли ее слушать? Решение должен принимать он. И если что-то пойдет не так, виноватым тоже будет он. Антон Ильич представил, как Юлю уносят из его номера на носилках и отвозят в больницу, как он стоит за дверями палаты и места себе не находит, как кричит на него Наталья, а за ней грозит ему пальцем старушка Вера Федоровна… А если Юля подхватила что-то на пляже, куда он возил ее сегодня? Или за обедом у цыгана? Что тогда будет! Антон Ильич похолодел. Но как это могло случиться? За обедом Юля казалась такой радостной, такой спокойной, ничто не тревожило ее, и ничто не предвещало болезни. К тому же, подумал Антон Ильич, сам он был здоров и чувствовал себя прекрасно, хоть и ел все то, что ела за обедом Юля. Значит, дело не в еде, успокоил он себя. Может, все-таки дать ей таблетку? Размешать в чае с лимоном так, чтобы она и не заметила? Сбить температуру, приостановить болезнь, пока не поздно? А если у нее аллергия? А если, чего доброго, она принимает сейчас какие-то лекарства – он же ничего о ней не знал! – и они окажутся несовместимы с теми, что собирается дать ей он? Не зря она так упрямо отказывалась от таблеток. Вдруг он сделает ей хуже?

Юля застонала и перевернулась. Антон Ильич вскочил с места и склонился над ней, но она не открывала глаз. Он осторожно потрогал лоб, он был все еще горячим. Юля не шевелилась, и он не понимал, спит ли она или лежит в забытье от жара.

– Юленька, – тихонько позвал он. – Юленька, как ты? Ты слышишь меня?

Она не отзывалась.

Дать ей поспать? Или разбудить и выяснить, как она себя чувствует? Антон Ильич беспомощно смотрел на Юлю и озирался по сторонам, будто ища поддержки. Что делать?

Прошло еще время. Он не отходил от Юли. Пододвинул к кровати кресло, устроился в нем и сидел, не сводя с нее глаз: почему-то он боялся, что она перестанет дышать. И хоть он и говорил себе, что у Юли всего лишь простуда или, в крайнем случае, нервное переутомление, и от этого нельзя вдруг перестать дышать, успокоиться он не мог. А вдруг у нее слабое сердце? Вдруг еще что, чего он не знает? Он все время прислушивался к ее дыханию, брал ее руку и проверял, прощупывается ли пульс, бережно укрывал одеялом, когда она переворачивалась и откидывала его с себя во сне.

Было около четырех часов утра, а Антон Ильич еще не ложился. Юля спала, он дремал рядом в кресле. На рассвете он еще раз потрогал ее лоб. Температура, кажется, спала. Он поправил у Юли одеяло, себе взял пляжное полотенце, накрылся им, пристроился на краешке кровати и сразу уснул.

В шесть зазвонил будильник.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Антон Ильич, не открывая глаз. Голова у него отяжелела, словно кто-то приковал ее к подушке, невыносимо хотелось спать.

– Отлично, – услышал он бодрый голос Юли.

Он удивился – может, притворяется? – и заставил себя приоткрыть глаза.

Юля и впрямь была бодра. Улыбаясь ему своей чудесной улыбкой, от которой в иное утро у Антона Ильича затрепыхалось бы от счастья сердце, она чмокнула его в щеку, быстро поднялась и стала проворно собираться, как будто и не было никакой болезни.

Он отключился и очнулся, только когда Юля поцеловала его в лоб перед тем, как убежать.

– Только не купайся сегодня, я тебя прошу, – хрипло попросил он сквозь сон.

– Почему это?

– Потому что ты еще болеешь.

– Но я отлично себя чувствую!

– Ты еще болеешь.

– Да нет же! Напрасно ты волнуешься, я уже выздоровела! Холодная водичка меня только взбодрит. Сейчас окунусь и буду как огурчик!

Антон Ильич не слышал, что еще говорила Юля. Он заснул и даже не заметил, как она ушла.

Когда он пришел на завтрак, ни Юли, ни родственниц там уже не было. Повара заканчивали работу, официанты убирали со столов, но Антон Ильич успел заказать омлет и набрать в тарелку разных закусок, сел за свой любимый стол у окна – на веранду уже не пускали – и налил себе чаю. Никто его не торопил. Он не спеша поел и, когда закончил, посидел немного, глядя в окно, на небо, блестевшее в вышине, на высокое уже солнце и на тенистые пихты, на чьих удобных широких ветвях прятались от ветра вороны и возились внизу котята. Мысли его были о Юле. Он не представлял уже своих дней без нее, и сам тому изумлялся – как быстро вошла она в его жизнь, и до чего же прекрасно было ощущение того, что теперь в его жизни есть она, Юля! На сердце теплом разлились картины их вчерашнего путешествия: Юля, лежащая под оливковым деревцем, прелестная как греческая богиня; Юля, лукаво глядящая на него за обедом, хохочущая и обнимающая его за шею… Как хорошо, что впереди у них еще целая неделя! Он не знал, что ждет его впереди и какой будет его жизнь после этого отпуска, но возможность быть с Юлей еще целую долгую неделю наполняла его сердце радостным волнением и острым, щемящим чувством благодарности за это неожиданное счастье. Что за отпуск был бы, не будь ее? Что за жизнь была бы?