Шторм на Крите - [17]

И вот в один день им объявили, что в субботу они идут всем классом в театр на спектакль, где будет играть она. У него сердце ходуном заходило от счастья. Всю неделю он готовился и волновался, не зная чего ждать. Он не знал, каким будет этот поход в театр, и представлял себе что-то вроде школьного урока, проводимого в театре, а не в школе. Она будет на сцене, а не в классе, а он сможет показаться ей не в школьной форме, а в своем лучшем наряде, новом свитере, который он еще ни разу не надевал.

Поначалу все пошло не так, как он думал. В театре оказалось полно народу, так что полтора ряда, занятые их классом да несколькими учителями, терялись в огромном зале. Она не заметит его и не увидит его свитер! Дальше стало еще хуже: выключили свет. Теперь шансов, что она увидит его сегодня, не осталось никаких. В полной темноте начался спектакль. На сцену выходили разные люди, мужчины и женщины, и он никак не мог понять, была ли среди них она. В полутора рядах пошло волнение, все перешептывались, не понимая, как и он, где их учительница. Наконец, ее нашли. Из-за костюма ее нельзя было узнать, так что он просто вперился глазами в ту, которая, ему сказали, была ею, и глядел на нее, не отрываясь. Скоро все закончилось. Зажегся свет. Опустился занавес. Артисты кланялись. На сцену вышла завуч и от имени школы подарила ей пять красных гвоздик. Все хлопали.

Он тоже хлопал, громко, изо всех сил, но знал, что она все равно его не видит. Его душили слезы, он едва сдерживался, чтобы не заплакать – до того ему хотелось, чтобы она заметила его сегодня. Но она не замечала. Поклонилась в последний раз и убежала с гвоздиками в руках.

Как случилось, что он оказался за кулисами, Антон Ильич теперь уж и не помнил. Не то кто-то из родителей его однокашников оказался знаком с учительницей-актрисой, не то кто-то просто прихватил его с собой за компанию.

Он помнил лишь ее, сидящую около зеркала. На столике перед ней множество разноцветных баночек, кисточек и еще каких-то женских штучек; на ней надеты пышные юбки, которые занимают весь диванчик, когда она сидит, и не дают подойти к ней вплотную, когда она встает; ее грудь, затянутая в корсет и перевязанная шнурками, ленточками и бантиками, обнажена едва не полностью, так что и смотреть в ее сторону страшно; на шее блестит ожерелье, губы накрашены красным, в кудрявых волосах цветы – точно как дама сердца какого-нибудь рыцаря или мушкетера, каких он видел в кино.

Кто-то дарит ей цветы, кажется, учитель географии, она смеется своим алым ртом, показывая крупные белые зубы, и целует дарителя и заодно и его, маленького Антона. Он краснеет как рак и радуется про себя, что она не видит этого, потому что говорит о чем-то с учителем географии. Хорошо, что он не расплакался до того, как очутился у нее! Он не помнил, чем все закончилось, но до сих пор помнил тот поцелуй – как она вдруг наклонилась к нему, коснулась его всеми своими ленточками, кудряшками, сережками и обдала теплым сладковатым запахом духов и грима. На щеке его осталась маленьким пятном ее красная помада, и он старался умыться вечером так, чтобы не смыть ее нечаянно…

– Смотрите!

Юля вскинула руку, показывая в небо за его спиной.

Антон Ильич оглянулся, но ничего не увидел. Юля подбежала к нему и встала, глядя наверх, в то место, где только что видела нечто поразительное. Не прошло и нескольких минут, как в небе беззвучно засверкала молния. Желтые зигзаги прорезали темноту, небо вспыхнуло и осветилось, на несколько мгновений обнажив очертания черных грозовых туч. Затем все погасло.

Антон Ильич повернулся к Юле. Она смотрела в небо, не отрываясь, и ждала следующей вспышки.

– Давайте подождем, – сказала она шепотом. – Сейчас опять будет молния.

Они стояли и смотрели в темноту. Антон Ильич поглядывал на Юлю, но она, заметив на себе его взгляд, показывала на небо:

– Смотрите, смотрите, а то пропустите! Сейчас начнется. Он улыбался. Неужели она и правда думала, что он может смотреть на какие-то молнии, когда рядом стоит она?

– Вот! Вот! Смотрите!

В небе засверкало. Сразу несколько молний пронзили темноту бело-желтыми стрелами, небо замелькало короткими бесшумными вспышками. Юля пригнулась, как будто молнии могли попасть в них, и схватилась за Антона Ильича. Он инстинктивно приобнял ее за плечи и тут же спохватился, не слишком ли он осмелел. Но Юля не отстранилась. Напротив, вся подалась в его сторону, как будто хотела, чтобы он ее защитил.

Скоро все затихло.

Юля со страхом смотрела в небо. Антон Ильич только рот открыл, чтобы сказать ей что-то успокаивающее, как в небе тут же засверкало вновь. Юля вздрогнула и сжала его руку. Вдвоем они замерли на месте и смотрели туда, где часто, почти без перерыва, вспыхивали короткие фейерверки. Освещенные их сверканьем, тревожно висели тучи, и видно было, как с них стеной исходят черные потоки дождя.

– Там гроза, – прошептала Юля.

Она смотрела на молнии, не отрываясь.

Антон Ильич обнял ее обеими руками и тихонько прижал к себе. Там вдали остров гудел, дрожал и сотрясался под натиском грозы. А здесь над ними стояло ясное небо, в ночи светились маленькие звездочки, высоко поднялся серебристый полумесяц, и свет от него лился в море тоненькой прерывистой дорожкой.