Шторм - [54]

А в итоге я выступил с инициативой не использовать их наработки. Мне в голову пришла идея получше. И я предложил одному из мальчиков, тому, которого отвергла девушка, поработать со мной над другой рукописью…

ШТОРМ

У меня, собственно, никаких забот в связи с этой книгой не было. Так, два вечера встречался с Йоном Безродным и каким-то мальчиком, курил у них сигареты в совершенно пустой конторе с телефоном и компьютером, за которым сидел мальчик, я решил, что он секретарь или наборщик, — я рассказывал истории о Халли и маме, еще какие-то, они иногда что-то записывали, но больше я ничего от них не слышал, пока не узнал, что книга уже в типографии.

Устроились мы неплохо. В квартире какой-то родственницы Сигурбьёрна. Квартира замечательная, далековато только, ведь мы без машины. Эта Сигурбьёрнова родственница собиралась пробыть за границей по меньшей мере год, а может, и больше, надеюсь, она там задержится. Издательство оплатило квартиру на полгода — в перспективе я, наверное, получу еще денег, если книга будет продаваться хорошо, как запланировано. Стефания работает на оптовом складе, зарплата вполне серьезная, на ней там висит какая-то ответственность. Еще она нашла работу по объявлению в газете и иногда по вечерам и выходным ходит к старой богатой вдове, убирается, покупает ей продукты и все такое; Стефания говорит, что больше всего старушке нравится пить с ней херес и играть в слова. Дети пошли в школу и просто расцвели, а я с гордостью замечаю, что они говорят без акцента. Потому что нет ничего ужаснее, чем исландец, говорящий на родном языке с акцентом, особенно скандинавским. Меня просто воротит от этого.

Потом вышла книга: Эйвинд Шторм, «В кромешной тьме», на задней обложке моя фотография. Обложка классная, в духе пластинки с тяжелым роком. Я, правда, думал, что мою фотографию разместят спереди; ведь когда Донован выпускает альбом, его фото всегда печатают на обложке, как и Рея Дэвиса, Мегаса[69], да кого угодно; однако в книжном деле это, похоже, не принято, и мои издатели не стали отступать от традиции.

Я рассчитывал, что, когда книга выйдет, издатели соберут журналистов или по меньшей мере организуют какой-нибудь банкет, но ничего подобного не было, а когда я завел об этом речь, они очень удивились. «Нет, это не принято», — сказал какой-то редактор. Но я напомнил, что днем раньше состоялась грандиозная презентация, на которую пригласили всю прессу, — вышла какая-то книга об исландских вулканах. «Погодите, если это действительно не принято, то почему же вчера была пресс-конференция?» — спросил я. Он лишь улыбнулся и пояснил, что с подобными изданиями дело обстоит несколько иначе. По такому ответу я понял, что мою книгу считают незначительной, какой-то мелочью и что она едва ли будет хорошо продаваться.

Боюсь показаться нескромным, но, прочитав книгу, я должен признать, что у нее все-таки много достоинств. Просто невероятно; столько глав, абзацы, диалоги, много-много написано. Классные рассказы, например, о человеке, который ради денег бил бутылочки из-под ванильных капель и мензурки и глотал стекло. И естественно, в конце концов погиб. Еще всякие описания, например, кучка алкашей, которая обреталась на каком-то старом траулере, стоявшем на причале и ждавшем отправки за границу, где его должны были распилить на лом; замечательные сцены из корабельной жизни, колоритный тип, называвший себя «капитаном», — и как зимой они гадили в выдвижные ящики в каютах, а когда ящик был полон, его просто закрывали и открывали следующий… Классно. Мне есть чем гордиться!

С другой стороны, вынужден признать, что многое другое в книге меня сильно раздражало. Особенно плохо вышли части про мою собственную жизнь. Наш дом, этот толстый и шумный алкаш, якобы Халли Хёррикейн (на самом деле тот был куда мощнее и колоритнее) и «мама» (ее сделали слишком доброй и слабой, страдающей, а моя мама в жизни все решала сама, была хитрой и очень умной), но самый ужас — это девочка, «дочка» (у моей мамы, естественно, не было дочерей) — она, конечно, мое альтер эго в романе, «я» — будто я девчонка, манерная и жеманная идиотка, которая только и делает, что читает стихи, и поэтому ставит себя выше других; будто я сочиняю сам, мечтаю, чтобы мои стихи напечатали в журнале издательства «Язык и культура», а когда это удалось, счел большой победой. Вот это все бесило ужасно. Так что я быстренько пролистывал эти куски; а знакомым и тем людям, с которыми встречался, говорил, что издателям очень уж хотелось, чтобы все было именно так. «You gotta please your publishers»[70], — ронял я…

Никакой шумихи вокруг книги, как я уже сказал, не было, даже дня выхода особо не объявили, а ведь могло быть так красиво. Я просто взял в типографии несколько еще теплых экземпляров, а на следующий день обратил внимание, что в магазины книга еще не поступила — в издательстве, когда я позвонил, сказали, что ее запечатывают в пленку. Потом она появилась в каких-то магазинах, на следующий день еще в нескольких, и вот она на рынке уже несколько дней, но с этим никто ничего не делает; в «Эймундссоне» вокруг нее почти никто не крутится, она просто лежит себе. Но затем мне позвонили из издательства и сказали, что пропихнули меня на интервью, а еще на какую-то телепередачу о культуре. Мне показалось, что сказано просто ужасно, «пропихнули на интервью» — СМИ должны брать интервью только у тех, кого считают интересными. Но моих возражений слушать не стали, сказали только, чтобы я зашел в издательство подготовиться к интервью, в первую очередь к телевизионному — оно важнее, — нужно будет восемь минут говорить о «Кромешной тьме».