Штопор - [50]

Прежние полеты над пустынями тоже не мед, но по сравнению с горами — цветочки. А тут такие ягодки — не у всякого нервы и здоровье выдерживают…

Вертолет тяжело брал подъем: раскаленного зноем воздуха не хватало утробам двигателей, и они тянули с надрывом, как истощенные волы, изредка пофыркивая.

Николай определил по сносу направление ветра и повел вертолет над склоном с наветренной стороны: восходящий поток помогал машине забираться ввысь.

Когда вершины гор были почти достигнуты, Сташенков кивком дал понять, что высоты достаточно.

— Теперь попробуем сесть.

Поискал взглядом подходящую площадку, склоны были крутые, каменистые.

— Возьмите правее.

Николай стал огибать двухгорбую, с зубчатыми хребтами, гору. С подветренной стороны сразу почувствовал нисходящий поток — вертолет круто пошел вниз. Летчик увеличил «шаг-газ», и снижение прекратилось.

— Так, — одобрительно констатировал Сташенков. — А теперь смотрите вниз, направо. Видите выступ наподобие карниза?

— Вижу.

— Вот и попытайтесь на нем примоститься.

Николай внимательно посмотрел на инструктора: испытывает он его или впрямь считает возможным там сесть? Карниз явно не внушал доверия: и ширина — сесть впритык, и опора довольно ненадежная, нависшая и не монолитная, может от тяжести обвалиться.

Лицо Сташенкова было серьезно и сосредоточенно — такими вещами не шутят.

Чтобы удостовериться в надежности карниза и принять окончательное решение, Николай снизил машину еще и сделал круг. С более близкого расстояния карниз выглядел прочнее и монолитнее. Набрал высоту и потихоньку стал примериваться для посадки. Но едва вертолет приблизился к скале метров на пятьдесят, его резко швырнуло вниз, и Николай едва успел среагировать ручкой управления и рычагом «шаг-газ».

Пришлось сделать вираж и заходить снова. Теперь он не выпускал из рук ручку управления и рычаг «шаг-газ». А вертолет, будто норовистый конь под незадачливым седоком взбрыкивал и пританцовывал, не желая подчиняться воле наездника. Николай и так примеривался, и этак, а фоновый ветер издевался над ним, рушил все попытки. Хотя, в отличие от земли, здесь жары не было, почувствовалась тяжесть бронежилета, его сковывающее действие. Ах, если бы сбросить! Но… нельзя! И не положено!

Сташенков сидел как изваяние, ни мускулом, ни взглядом не выдавая своих мыслей и эмоций.

И все-таки закономерность у нисходящего воздушного потока была: он падал сверху волнами, то усиливаясь, то ослабевая. И когда Николай понял это, выждал момент, когда поток ослаб, и припечатал колесами машину к утесу.

Приземление показалось ему вечностью, и он с облегчением смахнул рукавом комбинезона с лица пот.

— Н-да, долго жить будете, Николай Петрович, — ухмыльнулся Сташенков, то ли одобряя посадку Николая, то ли осуждая.

— В каком смысле?

— В прямом. Если вот при такой раскладке, как сегодня. А в боевой обстановке наоборот, вас срежут как пить дать. Вот смотрите. — Он взял управление на себя, и вертолет по-орлиному взмыл с площадки. Сделал небольшой круг и с ходу сел на прежнее место.

— Здорово! — Николай не скрывал восхищения. — Дайте-ка я еще раз.

— Потом, — махнул Сташенков рукой по направлению к долине. — Ведомый устал ждать. Да и впереди участок еще не короткий. — Он передал управление машиной. И когда вертолет перевалил хребты гор, скомандовал снижаться. Пояснил: — А то душманы «Стингером» заставят.

Над долиной лететь было интереснее и приятнее, но болтало, как утлое суденышко в штормовом море. И воздух был такой горячий, что вентилятор почти не помогал, все обмундирование вплоть до бронежилета взмокло, на губах чувствовался соленый привкус, глаза пощипывало.

Внизу по-прежнему змеилась речка, по ее берегам то зеленели кусты и узколистые деревья, то тусклыми зайчиками отсвечивали отполированные валуны и камни. И ни единой души: горы здесь были такие непроходимые, что, кроме вертолета, сюда ничем не добраться. Особенно с северной стороны. Горы к югу были положе и ущелья — пошире, поуютнее, но и их преодолеть могли только хорошо натренированные альпинисты. Потому, видимо, Сташенков и выбрал этот, наиболее спокойный, маршрут для тренировки комэска.

Река круто взяла вправо, как бы показывая свое нежелание иметь что-то общее с впадающим в нее слева из-за вулканообразной горы ручейком, более прямым и бурливым: казалось, его шум слышен сквозь гул двигателей.

— Вот и конец нашему участку, — облегченно вздохнул Сташенков. — Крутите на сто восемьдесят.

И двигатели будто запели повеселее — обратная дорога всегда кажется легче. Инструктор с сознанием исполненного долга откинулся на спинку кресла. Достал платок и вытер лицо.

— Эх, сейчас бы к Черному морю. Или хотя бы в Тарбоган, на недельку! — вслух помечтал он.

— Тарбоган — хороший городишко, — поддержал разговор Николай. Ему хотелось вызвать заместителя на откровенность, поговорить по душам — иначе как доверять человеку в бою, если нет взаимопонимания, доброжелательности. В кабине вертолета, правда, много не наговоришь, но на земле Сташенков и вовсе уходит в себя, как улитка, и, кроме «да», «нет», слова из него не выжмешь. — Квартиру получили?