Штольня в Совьих Горах - [45]

— Бах… бах… ба-бах! — била Кася палкой по кожухам Якуба: пыль выбивала. Да так, что насмерть всполошенные куры со двора, кудахтая испуганно, во все стороны разлетелись. А тем временем обе соседки Касины сени мести начали. Выдвинули из угла бочку и, громко проклиная ее тяжесть, выкатили на двор. А Кася, вытряхнув кожухи и сермягу, схватила метлу и давай так мести, что пыль столбом пошла. Но вместе с мусором и постол старый из угла вымела. Схватив его сильной рукой, вдова швырнула постол в кусты за воротами, а соседки ее туда же закинули мисочки с кашей и мёдом.

Разбуженный всем этим шумом и грохотом, маленький человечек так сильно испугался, что выскочил из своего жилища еще до того, как постол в траву упал.

— Мышь! Мышь! — закричала Кася.

— Жаба! Жаба! — завопили соседки и кинулись за гномом: едва не затоптали его ногами.

Потеряв в бегстве свой коричневый колпак и сапожки из кожи ужика, босой и перепуганный, гном спрятался в самом темном месте леса и, припав к земле, в листья сухие зарылся. Решил нынче же ночью отыскать любимое свое жилье — старый постол — и вместе со своими товарищами перебраться в безопасное место, подальше от беды. Горько плакал маленький человечек от обиды — за всё старание и помощь кузнецу, вот как низко и подло с ним обошлись!

Тем временем три бабы весь дом перетряхнули и повыбросили всё, что им ненужным показалось.

А Прокша всё время в кузнице за работой провел и ни разу в дом не заглянул, чтобы будущей хозяйке ни в чем не мешать. Зато вечером некому уже было вызывать трудолюбивых гномов в кузницу — не запылал ни один костер, не задымил ни один горн. Бессовестно выгнали маленького человечка из дома Прокши. Прослышав об этой подлости, стали все гномы обходить стороной кузницу Якубову.

Остановилась работа. Снова никого не мог себе в помощь найти Прокша. Опустели бочки и мешки в амбаре. Не стало в доме достатка, и вдова всё дальше стала оттягивать день своей свадьбы с кузнецом. Напрасно Якуб ходил к ней и раз, и другой, чтобы о свадьбе условиться. Каждый раз соседки говорили ему, что уехала она к своим родным, далеко — под самый Вроцлав. В третий же раз ему и вовсе дверей не открыли. А в четвертый — сказали, чтобы возвращался к себе, по добру, по здорову: Кася-де кольцами с пекарем обменялась и женой его во Вроцлаве остается.

Так и жил теперь Прокша один — без друзей и без помощи. И почувствовал, что с каждым днем покидают его силы. Навестил его только дед — странствующий нищий. Да и тот с недоброй вестью:

— Ох, Якуб! — с печалью великой сказал он. — Опять на Сьлёнжей горе, в замке Лабендзевом, немцы проклятые вертятся. Уговаривают рыцаря, чтобы им кузницу и хозяйство твое продал, а тебя отправил… Беда, Якуб, беда!

Заплакал горько кузнец. А не найдя способа из беды выйти, от боли и тоски захворал тяжело. Лежал в избе на полатях, слабый и беспомощный. В кузницу и не заглядывал вовсе — даже легкой работы не мог теперь осилить.

Шли дни в забвении полном и в голоде. Но вот однажды вечером услышал Якуб царапанье у двери. Кое-как вышел в сени, открыл дверь и видит: Гацек домой вернулся. Худой и вылинявший весь, но по-прежнему хозяину своему преданный.

— Гацусь!.. Ой, Гацусь мой! — взволнованно закричал кузнец и к себе верного пса прижал.

Как же стыдно было ему, что такого верного друга позволил избить и из дома своего выгнать! И как радовался он, что вернулся Гацек!

Хоть и слаб после болезни был Прокша, однако поднял пёсика и в дом его внес. А потом поставил на место будку его, которую недобрые бабы выбросили, поправил ее и свежим сеном выстелил. И Гацек снова, по-давнему, зажил во дворе, по-давнему начал свои забавы песьи, да гоньбу по лесу устраивать. Снова на дороге между пихтами лай его веселый раздавался — то он белку на дерево загонял, то старого одинокого кабана из болотца выгонял, и тот, подняв на хребте щетину черную, в лес убегал.

Так и шло, пока далеко в лесу, в зарослях, снова отыскал Гацек старый постол, выгреб его из-под листьев и опять в сени притащил.

Заметил это гном — он как раз близко находился: спасал мотылька, который в сеть к пауку попал. Не пожелал человечек расставаться со своим жилищем, что так по душе ему пришлось, а потому и пошел следом за пёсиком. К своей радости увидел, что опять затащил Гацек старый постол в сени и положил его в темный угол, на старое место. Но боялся гном сразу поселиться там: а вдруг новое изгнание? Обошел весь дом, прислушался — нет ли бабьего визга? Не нашел никого, кроме хозяина, что лежал на полатях больной и печальный. Укрывшись в лопухах, переждал гном до вечера. Нет, злых баб не видать нигде. Маленький человечек решил, что надолго они исчезли отсюда, и поселился опять в хате Прокши, в старом постоле.

Вечером, когда в печи догорали смолистые щепки, а Прокша закончил ужин, добрый гном вышел из своего укрытия, чтобы поживиться хлебными крошками. Заметил это кузнец, и огромная радость сердце его наполнила. Да и как иначе могло быть, если возвращается к тебе друг верный!

В кладовке теперь мало чего оставалось для еды. Собрал Прокша немного хлебных крох, слил в мисочку последние капли пива из бочонка, отнес всё это в сени и поставил у порога. Гном осмелел: понял, что рад ему хозяин. Охотно съел этот скромный ужин и, никого уже не боясь, направился в кузницу — посмотреть, что там делается? Тихо тут было и пусто. На горне серел холодный пепел, а в нем лежал едва тронутый молотом железный слиток. Повсюду в углах висела паутина…