Схрон. Дневник выживальщика - [121]

Мы болтаем и смеемся, забыв о проблемах и ужасах войны. Здесь, в сердце северного леса, кажется, будто мы — последние люди на планете. Даже моя паранойя отступила смущенно вглубь разума. И это едва не стоило нам жизни…

Глава 67

Сухие сучья уютно потрескивают в костре. Я откидываю редкие прилетающие искры с шубы Лены. Девушка вовсю клюет носом, уткнувшись в мое плечо. Егорыч бодро храпит, давно приговорив свое пойло. Не спим только мы с Валерой. Другану просто не спится и хочется поболтать, а я думаю о Схроне. О том, что в нем улучшить в ближайшие месяцы.

— Чаю хочется, — потянулся Валера. — Санек, у тебя не осталось заварки?

— Ой, я бы тоже чайку попила с печеньками, — тут же проснулась Лена.

— Да нету нихуя больше, — я выкинул окурок в костер.

— А почему ты так мало взял?

— Блять, в смысле, «мало»? Пендосы ебаные все отобрали, забыл?

— Саня, не кипятись. Кстати, давно хотел спросить, — Валера принялся протирать линзы очков, — почему ты так много материшься? У меня уши просто вянут! А с нами дама…

— Она привыкшая, — ухмыльнулся я. — Правда, любимая?

— Да, пиздец… — с грустью сказала Лена.

— Нет! Я считаю, что мы культурные люди, согласен? А раз мы культурные, то должны выражаться культурно, то есть, не используя ненормативные слова из лексикона маргинальных личностей. Если бы в книжке, например, кто-то матерился, я бы тут же бросил ее в костер!

— Да ну, нахуй.

— Да! Сейчас я читаю замечательную книгу «Механики» Александра Марта. И там никто не матерится, заметь!

— А мне поебать. Я люблю материться! Так получается более ярко выражать свои эмоции. А ты, Валера, не материшься, и все гавно в тебе копится-копится, а потом хлещет через край. Прямо как сейчас, блять. И если уж ссылаешься на книги, то должен знать, есть дохуя напечатанных произведений с матом. Даже Пушкин, Александр, блять, Сергеевич хуячил матерные стихотворения. Так что, дружище, я буду разговаривать так, как мне нравится! Вот, слушай! Хуй, хуй, хуй, хуй, хуй, хуй, хуй!

— Перестань!

Мы с Леной рассмеялись, увидев, как скривился Валера. Что может быть лучше, чем затроллить своего нервного закомплексованного друга?

— Чего вы ржете?! То есть, ты хочешь сказать, что написал бы книгу, используя мат?!

— Естественно. Кстати, спасибо, клевую идею подал. — Я поворошил палочкой угли. — Точняк, надо книгу написать!

— Ты? Книгу? Ха-ха-ха! — развеселился очкастый. — И как ты назовешь свой… аха-ха-ха… шедевр?

— Схрон, — не задумываясь, ответил я.

— Уху-ху-ху! Схрон! Ну, ты доставляешь! И про что же ты напишешь?

Я стиснул зубы, чтобы успокоиться. Нельзя показывать свой гнев, что хочу выхватить револьвер и послать толстую пуля промеж наглых очков. Самообладание одержало верх в этой внутренней схватке.

— Я буду писать свою автобиографию. Все как есть. Всю правду. О своей отваге и героизме, о своих бугристых бицепсах и кубиках пресса…

— Вот опять ты погнал свой бред! Ну, где у тебя бугристые мышцы? В фантазиях! И нет никаких кубиков, у тебя пивной пузан! Я вообще поражаюсь, как ты все это вытворяешь. Ты просто какой-то психопат с комплексами!

— Нет. А за такие слова, Валера, в книге я тебя выставлю полным олухом. Но тебе даже не дам почитать.

— Значит, никто не прочитает твою книжонку. Ха.

— Может быть, не прочитает. А может, быть прочитают десятки тысяч человек в другой параллельной вселенной и будут орать в голосину с того, какой ты мудак.

— Ребята, ну вы еще подеритесь, — сказала Лена. — Что с вами такое?

— Ладно, проехали, — буркнул я. — О, кстати, вспомнил! В термосе, всяко, заварка осталась. Я ж его не мыл.

Валера молча набил в котелок снега и поставил на угли. Я вытащил из рюкзака металлический термос, тот самый, что достался от зэка-газелиста Толяна. Ништяк, сейчас чаище забабахаем! Плевать, что вторяки. Когда снег в котелке растаял, я налил в термос теплой водички, чтобы отошла застывшая заварка. Побултыхав немного, вылил в котел. Айтишник добавил еще снега. Сунув нос через минуту, недоуменно произнес:

— А что это такое плавает? Непохоже на чай!

— Это мухоморы, друган, не боись.

— Чего?! Отравить нас решил?

— Да ничего не будет, не ссы. Тем более, сам же пил его перед атакой на город.

— Меня сейчас вырвет! А я думал, что со мной не так! Думал, у меня шизофрения!

— А, по-моему, прикольно вышло.

— Это совсем не смешно, Саня. Спасибо, но пить твой чай я не буду.

— Ну и не пей, нам с Леной больше достанется.

— Я такое тоже пить не хочу! — Гримаса отвращения возникла на личике, когда любимая заглянула в котелок, где весело закипали шляпки мухоморчиков.

— Спокойной ночи! — Валера завалился на бок, натянув шапку на глаза.

Лена зевнула и уложила голову на мое крепкое колено. Ну и спите. Я снял чаек с огня поглядел на неаппетитно выглядящие грибасы. Вздохнув, налил отвар в термокружку. Выкинуть мухоморы, которые столько раз выручали от опасностей, мне представлялось кощунственным. То же самое, что помочиться в костер или не почистить Сайгу перед сном. А так, хоть покушаю. Допив грибной напиток, я еще несколько минут доедал шляпки. Ничего так, вкусненько. Надо было водку ими закусывать.

Я осторожно прислушался к внутренним ощущениям. Как и предполагал, никаких эффектов не последовало. Жаль, все активные вещества, похоже, вышли. Облокотившись на карабин, тоже стал дремать. Внезапно, пустив ядреную порцию газов, проснулся Егорыч. Забив самокрутку, прикурил от полена и направился во тьму.