Шпоры для лабы - [11]

Две недели я жил на Лабе. Мишель, первое время меня развлекавший, встретил старых друзей и зачастил в гости, а потом и вовсе исчез. Я не обиделся. Может же человек иметь дома свои дела! Но одному было непривычно. Три года вместе - это немало. В какие только перетыки мы не попадали! На Кино-3 я пер Мишеля на плечах десять километров, а кругом горел вельд и нас никак не могли найти, потому что искали в другом квадрате. А потом, на том астероиде, не помню названия, он выуживал меня из этой жуткой воронки...

Без Мишеля к концу первой недели стало тоскливо. Захотелось крутнуть по планете. Меня хватило на три дня. Я наловил множество пестрых рыбок в мелких теплых озерах. И выкинул их обратно. Попил парного молочка на какой-то ферме. И зарекся делать это в следующий раз, так как поплохел животом. Дважды ночевал под чистым небом. В первую ночь замерз, а во вторую был искусан мелкими ползуче-летучими тварями... Скучной планеткой оказалась Лаба. Множество ферм-близнецов и единственный город - Тория. Раньше городов было больше, объясняла тетушка, но потом жители ушли. Вернулись к природе, к почве, к старым добрым временам. Заброшенные города мне не понравились тоже. Я плюнул на романтику и вернулся в Торию.

Вторую неделю я бродил по городу. Заходил в старые, пустые дома времен Глухого Столетия, где при каждом шаге поднимались облака пыли и хрустело под ногами стекло. Основательно изучил местные увеселительные заведения и даже исшагал, в надежде на приключения, сумрачный городской лесопарк. Приключений не случилось. Лаба - не Белая Радость. А потом появилась Яна.

В общем было сносно. Нравилась Яна, нравился город и вежливые лабиане. С отсутствием эпидемии я смирился. Даже к сонной тишине бара привык и стал относиться спокойно. Посетители были любезны друг с другом и чрезвычайно предупредительны. Типичный уездный город уездной сельскохозяйственной планетки. Неспешное течение жизни, радушие, простодушие и скука.

Но настораживали маленькие странности, на нашем жаргоне "корючки". Незначительные на первый взгляд детальки, не укладывающиеся в общую картину. Они не бросались в глаза и сами по себе были невинны. Но "корючки" могли потянуть на свет ниточку. А на ниточке могла висеть черная бесформенная гадость, с крошечной бирочкой "Опасность!"

Наверное, я с самого начала нацелился на эту опасность, когда узнал, что Лаба на спецконтроле. Из головы не шла история со стройотрядом и "большой баллон" на орбите. Иначе, ни за что не обратил бы внимания на...

Стычка с грузчиками на космодроме, их необъяснимая злоба - "корючка". Не были эти парни похожи на тихих, доброжелательных, мирных лабиан. Странная манера горожан отключаться, вступая в немую беседу с самим собой, не реагируя на окружающее - "корючка". "Корючкой" был здешний слэнг. "Голос рассудит", "здесь твоя кровь", "ты не на Острове". И через слово: Цепеж, Цепеж, Цепеж... Что такое Остров я тоже не мог понять и это нервировало. И было главное. Был Арнольд и была Яна.

Странно складывались наши отношения. Все как обычно и все не так, как на Земле. Яна то была ласковой, то доводила подковырками до бешенства. Могла одернуть, если я, забывшись, пускал в ход руки. А сама сыпала странными анекдотами, которых я не понимал, но над которыми смеялся. Или вдруг начинала липнуть к Арнольду, а когда я, разозлившись, гнал ее, невинно улыбалась: "Вик, нельзя быть таким ревнивым! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!" Я знал и потому терпел все. Даже Арнольда.

В первый момент он поразил меня высокомерием и неприязнью, которую даже не старался скрыть. Я было подумал, что дело в Яне, но быстро понял, что ошибся. Делать было нечего, времени на наблюдения хватало. Интересно вел себя Агробиолог. Не знаю, когда он занимался агробиологией и занимался ли ей вообще. Очень уж настойчиво вился он вокруг нас: Яны, Мишеля, Натали, бабки Элеоноры и меня. Шнырял по дому, а потом вдруг садился с тетушкой во флаер и мчался смотреть развалины лаборатории Цепежа. Или, запершись, вел долгие разговоры со старухой Элеонорой. Не представляю, о чем они там могли говорить. Все это казалось очень странным и я решил поговорить с Арнольдом, устроить маленькую "спик-вертушку". Тут-то и началось самое форсажное! Как ловко уходил он от разговора! И "спик-вертушка" не получалась, не мог я поймать его взгляд дольше чем на секунду, "зафиксировать" на себе. Похоже, Арнольд знал, что я собираюсь делать. Это было уже не мелкой "корючкой", а большим добрым "зацепом".

Я решил поговорить с Мишелем. С трудом отыскал его на Южном Побережье, но тот лишь отмахнулся: "Делать нечего! Ты из-за Яны..." Зато, когда я, разозлившись, наврал, как не смог на званом ужине уложить Арнольда, хотя колошматил психополем изо всех сил, Мишель впился в меня и долго расспрашивал. Я понял, что погорячился и, испугавшись за здоровье агробиолога, принялся Мишеля успокаивать. Успокоил вроде...

На подходе к городу я отключил пилот-прибор и посадил флаер на соседней улице. В доме было прохладно и пусто. Наверху гудел, трудясь над полом, работящий полотер Апполинарий, да тихонько позвякивал, готовя ужин, кухонный комбайн. Убедившись, что никого нет, я прошел по длинной галерее в другую половину дома. Здесь жила Элеонора и остановился на постой Арнольд. Я стал еще более осторожен. Будет сложно объяснить, что я тут делаю, если застанут.