Шпионские игры - [2]

Кире удалось обмануть проклятую железяку, и ее единственную из девочек по результатам тестов отправили учиться на капитана звездолета. Причем не транспортного, а боевого. Вместе с ее приятелем и заводилой Криспином. Весь лицей не понимал, почему у них так и не случился роман? Или они хорошо прятали свои отношения за видимостью дружбы? Наверное, в ней было слишком мало женственности: мешковатый свитер, наскоро собранный от тренировки к тренировке хвостик, никакой косметики, потому что все равно смоется от пота. Или двигалась так быстро, что он и не разглядел ее неброскую красоту. Я-то ее видела — ну хотя бы в раздевалке и в душе. И втайне завидовала сильной точеной фигурке. Вот понимала ж сама — это результат неустанных тренировок. Но заставить себя влезть в скафандр и отстреливать из бластера муляжи космических чудовищ, кувыркаясь на воспроизведенном до мельчайших подробностей звездолете — полигоне, я не могла и не хотела. А Кира этим жила, и получила пропуск в свою мечту. С Криспином.

А я? А я улетела в другую академию. Где прилежно и безропотно училась лечить не только людей, но и все известные формы жизни. Ну или не лечить, а знать, от чего подохнут. Например, разумная плесень с Тау Кита, разумности в поступках которой так и не поняло не только человечество, но и все остальные, кроме самой этой фиолетовой массы с желтыми рожками.

Но вот лечить мне так и не довелось толком. Я и не рвалась. Сидеть на пересадочной станции и изображать сочувствие к «голотуриям», страдающим после межгалактического скачка и перегрузок поносом, таким же розовым, как и они сами и все их комковато-слизистые выделения?!

А к боевым пилотам меня не пустили на распределении. Причем опять же из-за Киры.

Мы столкнулись на стажировке перед выпуском из академий, находившихся на совершенно разных планетах. Когда я уже начала о ней забывать.

— Тревога! — завыли все датчики маленького резервного военного космопорта, на который и не садились годами корабли. Меня потому туда и послали на практику, что меньше шансов напакостить, перепутав чего.

Небольшой штурмовой корабль буквально плюхается на посадочную полосу и чудом не взрывается.

— Ого, — присвистнул на большом экране дежурный по космодрому. — С такими повреждениями посадить эту посудину может только опытный монстр. Модель же старая, их давно запретить хотят. Тут одно из строя выйдет, и все, только в ручном режиме, и если крепко повезет. Двигун чувствовать надо.

— Так там экипаж-то годами слетанный, — бросил его комендант космодрома, переключая какие-то кнопки на пульте.

Он назвал имена, но я их не расслышала, потому что на меня начал покрикивать здешний врач, у которого я и стажировалась, уже месяц добросовестно сверяя списки имущества никому не нужного медпункта. Только раз забежал тот самый дежурный за лекарством от головной боли, но и с ним я успела поссориться. Он спросил:

— Дай что-нибудь от головы.

— Что б она у Вас исчезла? — на всякий случай уточнила я.

— Странные шутки, — поморщился он. — Ну, дай для головы.

— Чтобы выросла побольше?

Он хлопнул дверью так, что зазвенели флаконы в стеклянном шкафу с медикаментами. И ушел. А я всего лишь хотел, чтобы он заговорил со мной, почему это я уточняю такие очевидные вещи. И я бы блеснула бы своими знаниями внеземных форм жизни, умеющих управлять размерами своих частей тела.

— Рина! — голос врача звенел непривычными нотками, совсем не так. Как он предлагал мне перекусить по пять раз на дню от нечего делать. — Стол готовь. Два стола. Активизируй анализаторы. Оба.

С шуршанием опустились колпаки, побежала по прозрачным трубкам светлая жидкость, наполняя систему внешнего жизнеобеспечения.

Одно тело совершенно безжизненное, и, едва его манипуляторы переносят с каталки на стол, врач начинает колдовать, подсоединяя все имеющиеся в его распоряжении аппараты.

— Рина, — бросает он мне. — Второго самой тебе придется. Помощь с соседней станции я запросил. Но они прилетят только к завтрашнему вечеру. Так что спрашивай, не стесняйся. И не отвлекай.

— Этот парнишка посадил? — рядом оказывается дежурный, помогая мне расстегнуть опаленные остатки форменного комбинезона. — Больше ж некому. Два стажера и уцелели.

— Непонятно, кто из них перестрелял эту нечисть, — негромко переговаривается с ним комендант. — Судя по всему, экипаж погиб в первые же минуты нападения. И эти двое мальчишек и отбивались, и держали курс.

И тут рука парня, покрытая запекшейся кровью и копотью горелой изоляции, резко и жестко перехватывает руку дежурного, стаскивающего с него комбинезон:

— Нет. Я сама.

И этот голос я узнаю даже сейчас, когда он срывается в хрип от сдерживаемой боли. Когда только эта Кира успела так коротко остричься и перекрасить волосы синими перьями? Половина ее закопченного лица залита кровью, но она поднимает глаза, и я узнаю их окончательно:

— Допрыгалась? Еще не успела выпуститься, а уже изуродовали.

У меня все клокочет внутри от досады на нее. Я же знала, что Кира должна, миновав девчоночий возраст, превратиться в красивую девушку. Так оно и случилось, но она же все испортила! Пусть я и никогда не стану красавицей, раз не стала к двадцати двум, но зато я всегда опрятна и никуда не бегу.