Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ - [5]

и убедила, что ему нужно радио, чтобы знать о штормах и быть в курсе прогноза погоды перед отправлением корабля. Наверное, она была убедительна, потому что в тот раз ее не арестовали. И даже приемник не отобрали.

Без сомнения, мама была женщиной храброй и решительной – именно она принимала решения в семье и держала всех вместе. В тех редких случаях, когда papa отпускали в увольнительную, он приезжал на три-четыре дня, а потом ему приходилось возвращаться, и все оставалось на Алису: начиная с квартирной платы и заканчивая вопросом, чем накормить детей. Это она спасла дом, когда в 1941 году начался пожар после бомбардировки. И она же помогала французам и британцам, несмотря на то, что это не один раз подвергало ее риску ареста, допроса и пыток.

Мой старший брат Джо вспоминает: когда ему было пять лет, по дороге на свой первый урок игры на скрипке он проходил мимо зоны, где нацисты держали французских пленников, которые занимались сбором мусора в нашем квартале. Вернувшись домой, он рассказал об этом маме, и тогда она велела ему в следующий раз сказать им: «Je suis américain. Vive la liberté»[1]. Потом мама стала оставлять для них у дверей дома еду и вещи, что они просили, хотя она не всегда могла выполнить их запросы, потому что заказывали даже радиоприемник.

Одно из самых стойких воспоминаний о моей матери – запах «Шанель № 5», а еще помню, как она разводила огонь для поддержания тепла и топила снег.

Нет никаких сомнений в том, что она была женщиной сильной, настоящим бойцом. Она отдалась всей своей душой и телом схватке, счастливый исход в которой был только один – выжить любой ценой. Однажды во время бомбардировок один смертельно пьяный поляк, из перемещенных лиц, ввалился к нам в дом. В его затуманенном мозгу, должно быть, родилась мысль, что мама одна, без мужчины, способного ее защитить, представляет собой легкую жертву, и он попытался ее изнасиловать. Он навалился на нее, но Алиса, собрав все свои силы, сумела его оттолкнуть. Это дало ей немного времени, и она сразу догадалась воспользоваться его явным опьянением, чтобы соблазнить его выпивкой.

Этот мужик уже так надрался, что даже не понял, что в бутылке – жидкость для натирания паркета. Он умер у нас в подвале. Алиса вытащила его за ноги по пандусу гаража и бросила недалеко от дома – в воронку от бомбы, полную снега. Много лет спустя я упомянула этот ужасный случай, и единственное, что она мне сказала в ответ: «Он это заслужил».

Во время войны ей в одиночку приходилось принимать самые тяжелые для любой матери решения. В 1944 году, когда русские подходили к городу, в дом явились немецкие офицеры с требованием отправить Джо в школу в Мейсене. Гитлер понимал, что, потеряв столько солдат в войне, необходимо обучать и воспитывать новое поколение, за которым будущее. Отказ отдать своего сына ради этой великой миссии влек за собой, как ей без всяких любезностей объяснили, лишение продуктовой карточки, без которой невозможно было прокормить троих детей. Не имея никакой возможности избежать этого, в 24-часовой срок Алиса была вынуждена отпустить старшего из своих детей.

Он до сих пор помнит, как она провожала его на поезд. Применив все свои замечательные актерские способности, она взахлеб рассказывала Джо, какое захватывающее приключение его ждет, как он заведет новых друзей, насколько лучше станет его жизнь. Ни на секунду не переставая улыбаться, она взволнованно и восхищенно рисовала перед ним картины счастливого будущего, сожалея о том, что не может поехать с ним. Ее единственной задачей было успокоить Джо-Джо, хотя внутри она, наверное, умирала от страха, что больше никогда не увидит своего старшего сына.

Потом мама отправила Филиппа жить с преподавательницей фортепьяно, что прятала евреев, а Валерию оставила у наших соседей Тантценов. Отец семейства работал дантистом в СС, а еще фотографом, и на всех углах Бремена висели изображения нашей мамы с четырьмя детьми в качестве символа идеальной немецкой семьи.

После этого вынужденного разделения во имя выживания остались мы с ней вдвоем. Иногда приходилось выходить из дома. Я была еще совсем маленькой и не могла бежать так же быстро, как она, тогда мама прятала меня в траншею и накрывала своим телом, чтобы защитить. Это была та же траншея, которую затем наводнили британские солдаты, что прерывали битву, чтобы выпить чаю, и шотландские солдаты, что время от времени играли на волынках. Было так странно слышать эти звуки, они сбивали меня с толку, и я уже не понимала, на каком свете нахожусь.

В нашем квартале было бомбоубежище, но находиться там было не очень приятно. Соседи-немцы недолюбливали маму, она им не нравилась, и они это неоднократно демонстрировали. Я считала, что они завидуют ее красоте, хотя наверняка это происходило, потому что она была иностранкой и являлась наглядным примером врага. Она не вывешивала нацистский флаг в день рождения Гитлера, 20 апреля, и однажды за это на нее донесли в гестапо.

И уж конечно, донесли бы еще, если бы знали все, что она сделала за эти годы борьбы, зверств, сопротивления, – целый список ежедневных маленьких подвигов, о которых мы узнали из воспоминаний и благодарственных писем, которые получили после окончания войны. Например, однажды она спасла пилота сбитого самолета, которого нашла среди обломков. Мама спрятала его у нас в подвале и одолжила форму