Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - [32]

А затем пришли эти двое.

Она сразу подумала, что они выглядят слишком прилично для полицейских: они приехали на небольшой черной машине с антенной. Один был мал ростом и довольно тучен. Он носил очки и был одет дорого и безвкусно. Он казался добрым и чем-то озабоченным, и Лиз почему-то сразу прониклась к нему доверием. Второй был довольно привлекателен, но не смазлив, со стройной юношеской фигурой, хотя, как решила Лиз, ему было не менее сорока. Они объяснили, что работают в особом отделе, и показали удостоверение с фотографиями в целлофановой обложке. Беседу главным образом вел коротышка.

— Я знаю, что вы дружите с Алеком Лимасом, — начал он.

Лиз готова была рассердиться, но у коротышки был слишком уж серьезный вид.

— Да, — ответила она. — А откуда вам это известно?

— Мы только вчера случайно узнали об этом. Понимаете, когда человек попадает… попадает в тюрьму, он должен назвать ближайших родственников. Лимас заявил, что у него вообще их нет. Он солгал. Тогда его спросили, кого известить, если с ним что-то случится в тюрьме. И он назвал вас.

— Понятно.

— Кто-нибудь еще знает о вашей дружбе?

— Нет, никто.

— Вы были на суде?

— Нет.

— И не встречались с газетчиками, кредиторами и тому подобное?

— Нет, я же сказала вам. Никто ничего не знает. Даже мои родители. Мы, конечно, работали вместе в библиотеке психиатрических исследований, но об этом знает только мисс Крейл, библиотекарша. Думаю, она даже не заметила, что между нами что-то было. Она слегка тронутая, — с обезоруживающей простотой добавила Лиз.

Коротышка некоторое время серьезно глядел на нее, а потом спросил:

— Вас удивило то, что Лимас ударил бакалейщика?

— Конечно.

— А как вам кажется, почему он это сделал?

— Не знаю. Наверно, потому, что тот отказал ему в кредите. Но, по-моему, он все равно сделал бы так.

Тут она подумала, не сказала ли чего-то лишнего, но ей было так одиноко и так хотелось с кем-то поговорить, а эти люди не внушали тревоги.

— Накануне вечером, перед тем как все это случилось, мы с ним разговаривали. Мы ужинали как-то необычно торжественно. Алек позаботился об этом, и я поняла, что это прощание. Он принес бутылку красного вина, мне вино не очень нравится, и почти всю бутылку выпил он сам. Потом я спросила: «Это что, прощание? Между нами все кончено?»

— И что ответил он?

— Он сказал, что ему предстоит какое-то дело. Отплатить кому-то за то, что тот сделал с его другом. Честно говоря, я тогда почти ничего не поняла.

Воцарилось долгое молчание. Коротышка выглядел теперь еще более встревоженным, чем поначалу. Наконец он спросил:

— И вы ему поверили?

— Не знаю. — Ей вдруг стало страшно за Алека, хотя она не могла понять почему.

— У Лимаса было двое детей от первого брака, он говорил вам об этом? — Лиз промолчала. — И тем не менее как своего ближайшего родственника он указал вас. Как вы думаете, почему?

Коротышка, казалось, удивился собственному вопросу и смущенно перевел взгляд на свои сцепленные на коленях пухлые руки. Лиз покраснела.

— Я была влюблена в него.

— А он в вас?

— Может быть. Не знаю.

— И вы по-прежнему его любите?

— Да.

— Он обещал вам когда-нибудь вернуться? — спросил тот, что помоложе.

— Нет.

— Но он с вами попрощался? — быстро спросил коротышка. — Он ведь попрощался, не так ли? — переспросил он уже медленно и доброжелательно. — С ним больше ничего не случится, обещаю вам. Но мы хотим; помочь ему, и если у вас появятся какие-то мысли по поводу того, почему он ударил бакалейщика, если вы: что-нибудь еще вспомните, хоть самую малость из того, что он говорил или делал, сообщите об этом нам; для его же пользы.

Лиз покачала головой.

— Пожалуйста, уходите, — сказала она. — Пожалуйста, не спрашивайте больше ни о чем и уходите.

Уже возле двери тот, что постарше, задержался, достал из бумажника визитную карточку и осторожно, словно стараясь не шуметь, положил ее на край стола. Лиз подумала, что он, наверное, очень робкий.

— Если вам понадобится какая-то помощь, если произойдет что-то связанное с Алеком или еще что-нибудь, позвоните мне. Вы поняли?

— А кто вы такой?

— Я друг Алека. — Он вздохнул. — И еще один вопрос. Теперь уже действительно последний. Алек знал о том… он знал, что вы в партии?

— Да, — грустно сказала она. — Я ему говорила.

— А партия знала про вас и Алека?

— Я же вам сказала: никто не знал. — И затем, побледнев, она вдруг заплакала. — Где он? Скажите, где он. Почему вы не хотите сказать мне? Я могла бы помочь ему, неужели вам это не понятно? Я могла бы присмотреть за ним. Даже если он сошел с ума, клянусь, мне все равно… все равно… Я писала ему в тюрьму. Я знала, что не должна этого делать, я знала. Я просто написала ему, что он может вернуться, когда захочет… я буду ждать его всегда… — Не в силах говорить, она принялась всхлипывать, стоя посреди комнаты и закрыв руками лицо.

Коротышка внимательно глядел на нее.

— Он за границей, — мягко сказал он. — Где точно, вы и сами не знаем. Он не сошел с ума, но ему не следовало говорить вам так много. Очень жаль.

Тот, что помоложе, сказал:

— Мы позаботимся, чтобы с вами было все в порядке. Деньги и все такое.

— Кто вы такие? — снова спросила она.