Шпион в Юрском периоде - [10]

Вскрикнув, я бросился за нею. Я не мог ее потерять. Это единственное, что связывало меня с людьми.

Я догнал машину Парка, когда ее надежно заклинило между бугром и рухнувшим деревом. Вне себя от безумия, растворенного и во мне, и в природе, я забрался внутрь и рванул на себя рукоять.

Никакого эффекта.

В бешенстве я ударил кулаком по иллюминатору.

Ну да, Лесли интересовался охотой. Его интересовало, хорошая ли тут охота. Я доставлю ему удовольствие. Из этих болот вырвется только один человек – он или я.

4

Солнце к моей поляне так и не пробилось.

Стена душных испарений размывала, размазывала очертания и без того нечетких и таинственных, как бы увеличенных призмой растений. Выбравшись наружу, прижавшись спиной к теплой броне «зеро», я сидел, уставившись в низкую крону дерева гинкго, единственного, что я здесь узнал. И вдруг из его похожих на сердечки листьев прямо на меня глянули огромные мерцающие глаза не известного мне животного. Оно было невелико, неторопливо, ничем не походило на гигантских обитателей этого мира, оно смотрело на меня с робостью, но и доверчиво. Оно будто спрашивало: «Кто ты?»

И я ответил.

Выхватив «магнум», двумя разрывными пулями я разнес зверька на куски.

А потом сгустились сумерки и пришла гроза.

Я просто не представлял, что могут существовать такие кривые, такие чудовищные молнии! С грохотом, с ревом они падали с низкого неба, как крючья, впивались в землю, отчаянно трепетали тысячами ответвлений, заставляя замирать весь мир. А через секунды горячую тропическую мглу разрывали еще более бешеные вспышки. Атмосферное электричество дыбом подымало волосы на голове, покалывало каждый сустав. Я каждым нервом ждал дождя, который бы смирил, наконец, этот чудовищный разгул электричества.

И дождь пришел.

Не дождь. Ливень.

Он склонил деревья к земле, превратил близкий овраг в русло ревущего, как водопад, потока. Полузахлебнувшийся, мокрый, я укрылся в машине Парка, одинаково боясь ливня и возвращения Лесли. Всю ночь грохот молний, треск рушащихся деревьев держали меня в напряжении, а взбесившиеся потоки воды подтащили машину почти к оврагу. Утром я с трудом открыл замытый тяжелым илом люк.

Я сбросил изодранную рубашку (куртку забрал с собой Лесли), умылся, наклонившись к ручью, проверил «магнум». Хотелось есть, уши терзало непонятное поскрипывание. Я догадался – микрофон! – и выключил его.

Ждать?

Конечно.

Но я решил прогуляться.

5

Всю поляну забросало сбитыми с деревьев листьями. Преодолевая сердцебиение, задыхаясь в тягучих душных испарениях, я брел иногда чуть ли не по колено в сыром месиве этих листьев. Увяжись за мной хищник, я бы не смог ни убежать, ни отбиться. Но именно беспомощность делала меня агрессивным. Я не думая выстрелил в показавшийся мне подозрительным куст и едва не поплатился за это. Нечто вроде страуса – голое, лишенное оперения, – чуть не сбило меня с ног. В передних, рахитичных по сравнению с нижними, конечностях это существо сжимало то ли продолговатое серое яйцо, то ли крупную шишку. Клыков у него не было, морда заканчивалась клювом, похожим на клюв попугая, и выглядел уродец столь вызывающе, что я отступил.

Должен признать, этот мир был заселен густо.

Я то и дело наталкивался на ведущие в сторону лагуны чудовищные следы. Трудно было не оценить преимущество снабженных перепонками крепких птичьих лап, но не думаю, что следы эти были оставлены птицами. В просвете ветвей, вдали, под короткой, похожей на саговую, пальмой я увидел и обладателя этих лап, как две капли воды похожего на подаренную мне когда-то Джой игрушку.

Игуанодон! – я вспомнил даже название.

Кто-то из философов определил человека как двуногое существо, лишенное оперения. Остроумная формулировка, но этот философ, несомненно, отказался бы от нее, явись перед ним игуанодон. Голый, как черная, поставленная на треножник птичьих лап и крокодильего хвоста морщинистая дыня, игуанодон медлительно и важно поедал листья саговника, пригибая ветки ко рту передними лапами. А когти на лапах были такие, что ими можно было растерзать слона.

Но вдали, в узком, вдающемся прямо в лес заливчике, возилось в развалах сырого ила еще более причудливое и еще более крупное существо. Оно было поистине огромно! А шея его была столь длинна, что, встав на задние лапы, оно запросто могло заглянуть в окно третьего этажа Консультации. И если бы подобное вдруг случилось, я думаю, шеф был бы весьма изумлен, увидев за стеклом мутные бессмысленные глаза гиганта. Обляпанный илом, зеленой слизью и водорослями, хозяин лагуны или ее побережья мрачно и упорно возился на мелководье, постепенно укореняясь в ил. Всем своим видом он утверждал: я огромен! огромен! огромен! Говорил: не надо меня трогать!

Одно меня утешало: все эти гиганты вымрут задолго до моего рождения.

Парадокс?

Да.

Но разве в нас самих не таится нечто парадоксальное? Ведь не исключено, что лет через двести какой-нибудь любознательный эрудит с другой планеты, посетив нашу мертвую, убитую бомбами и отходами промышленности Землю, с изумлением обнаружит и поймет, что виновниками свершившегося были мы сами.

6

Я искал место, где, по словам Лесли, был брошен Джек Берримен.