Шпион в тигровой шкуре - [56]

— Арлетта!

— Что такое? Ивен, что случилось?

Я сделал вдох, потом выдох, медленно и глубоко.

— Ничего. Просто я волнуюсь. — Вдох-выдох. — Мне опять придется попросить тебя об услуге. Теперь тебе придется съездить на выставку.

— Я поеду.

— Ты найдешь там одного человека и договоришься с ним на вечер.

— И что за человек?

— Не знаю. Ты должна договориться с ним о встрече в одном месте.

— В каком?

— Не знаю. В определенном месте в определенное время.

— Когда?

— Я не знаю. Какой ужас! Еще кофе остался?

Она заглянула мне в глаза. Вряд ли она там что-то увидела. На носу у меня все еще были темные очки.

— Ивен, по-моему тебе не помешало бы часок поспать, — сказала она.

— Не хочу.

— Ты очень мало спал, Ивен, и…

— Я свеж как огурчик. Хорошо бы еще кофе! — Она принесла. Я выпил. — Ну и ладненько, — заявил я, не обращая внимания на тихое верещанье в районе правого виска. — Дай-ка подумать. Так. Вот что ты сделаешь.

Я ей все объяснил. Наверное, она запомнила, потому что тут же отбарабанила мне все слово в слово. Правда, она немного волновалась, оставляя меня в квартире одного.

— Со мной все будет хорошо, — уверил я Арлетту.

— Постарайся поспать.

— Если сумею. Мне еще надо кое-что доделать.

Она ушла. "Но должен я вернуться в срок, верещал мерзкий голосишко у правого виска, и до ночлега путь далек. Но должен я ползти чуть-чуть и до привала краток путь. Но должен долг вернуть я в срок, и до суда — один прыжок. И должен я…23

Я подошел к зеркалу и рявкнул своему отражению:

— Ты должно быть, старина, сходишь с ума? Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? У тебя словесные галлюцинации — вот что с тобой происходит. Ты хоть отдаешь себе отчет, что из тебя ум выходит по капле? А коли так, то весь твой расчудесный план действий может пойти коту под хвост! А коль скоро ты никому не сказал, в чем состоит твой расчудесный план, никто не сможет проверить, такой ли уж он расчудесный! А что если это все не более чем послевкусие и последымие того косячка с травкой? А что если ты все еще валяешься на полу под кайфом и сейчас только шесть утра, и все еще спят, и никаких плакатов и никаких лодок не было и в помине? А может, и не будет. Так какого же черта ты, обалдуй хренов, сидишь в этом зеркале и пялишься на меня? Скажи хоть что-нибудь! О боже, а что мне сказать, если ты скажешь?

Я вернулся в спальню и, скрестив ноги, сел в позе лотоса на пол рядом с кроватью под тигровой шкурой. Я начал скандировать таблицу умножения, сначала на английском языке, потом на французском, на испанском, на португальском, на немецком, на голландском, на сербохорватском и так далее, переключаясь с одного языка на другой, тупо бубня числа и ожидая, когда что-то в окружающем меня мире улучшится или ухудшится.

Жутковато было, уж поверьте мне на слово. Мое сознание расширилось настолько, что во мне как бы одновременно возникло несколько разных людей: один декламировал абракадабру на всех известных мне языках, другой без устали каламбурил стихами, третий боялся сойти с ума, а четвертый на все плевать хотел, но где-то глубоко-глубоко, на самом дне души, теплилась какая-то искорка благоразумия, которая тихо говорила: ну и ну, и что только вытворяют эти умники! Ты только дай мне взять все под свой контроль, уверяла искорка, и все опять будет хорошо. Пускай все эти умники горят синим пламенем. Я же с тобой, приятель. Я о тебе позабочусь!

Глава шестнадцатая

Мы вышли без четверти семь. Арлетта села за руль своей крошки-"рено", а я рядом с ней. Она предложила мне лечь на пол под задним сиденьем, но там было очень тесно, к тому же я побоялся, что если меня там заметят, возникнут ненужные подозрения. Странное дело: я отвык выходить на улицу в дневное время. Но особого волнения по этому поводу не испытывал — по крайней мере до тех пор, пока Арлетта не посоветовала мне не волноваться.

— Если ты от волнения вспотеешь, — заботливо предупредила она, — от ушей и носа отлепятся восковые накладки!

Ну и зачем она об этом сказала? Давно замечено: если изо всех сил стараешься не вспотеть —обязательно вспотеешь. Но я не устроил ей по этому поводу взбучку, я вообще ни слова не сказал. Пустопорожняя болтовня больше меня не вдохновляла. Перед тем, как выйти из дома, я добавил последние штрихи к своему маскарадному костюму, вложив ватные тампоны между губами и деснами. С помощью этого ухищрения мне хотелось изменить до неузнаваемости форму губ. Не знаю, сильно ли мои губы изменились, но ощущение во рту было непривычным.

Пока Арлетта уворачивалась от встречных машин, я пытался вспомнить, ничего ли мы не забыли. Героин был спрятан в подкладке одежды. Японский автоматический семизарядник лежал в правом кармане, запасная обойма в левом. Самодельное удостоверение Сюзанны Лафитт я пока что держал при себе, опасаясь, как бы Арлетта не потеряла его раньше времени. Оно было засунуто в задний карман брюк. У нее в сумочке лежали очки с простыми стеклами, я же водрузил на нос солнцезащитные очки, совершенно не опасаясь за возможную потерю тех, других. Микрофончик и приемник я спрятал в багажнике «рено».

Сет и Рэнди позвонили в шесть, и мы сверили часы. Я попросил ребят встретить меня около бюро находок у входа на «Экспо» ровно в двадцать один ноль-ноль. Они не сразу поняли, что это за время такое — ну понятно, оба же откосили от армии, откуда им знать? — и я перевел на нормальный человеческий язык: встречаемся в девять вечера. Они пообещали не опаздывать.