Шпион в тигровой шкуре - [31]

— Вы славно поработали, — похвалил я обоих братишек. — Я вам очень благодарен.

— Всегда пожалста, — ответил Сет.

— Мы туда и так все время ходим, — сообщил Рэндольф. — С этими плакатами. Там можно стоять хоть до посинения — никто даже не подойдет и не взглянет. Никто даже башку не повернет прочесть, что там у нас написано. Даже обидно. Торчим там как бутафория. Как гипсовые скульптуры в парке.

— И никто с вами не вступает в дискуссии?

— Ну иногда кто-нибудь шепнет: «Так держать, малыш!» или что-то в таком духе. А иногда к нам выходят чмыри в галстуках и просят отойти подальше от их павильона, чтобы не мешать посетителям. Наверное, им просто не хочется напрягать отношения с Вашингтоном. Зато у павильона Кубы никаких проблем не возникает. У кубинцев же со Штатами никаких отношений нет.

— И они в общем согласны с нашей позицией по вьетнамской войне, — добавил Сет.

Я предположил, что братишки, наверное, подвергаются нападкам со стороны американских туристов, но они дружно развеяли мои опасения.

— Кое-кто с нами согласен, хотя вслух обычно такие вещи не говорят. Наверное, процентам восьмидесяти вообще все по барабану. Кондиционер жужжит, телик работает — а больше им ни до чего нет дела.

— Апатичное большинство, — разъяснил Рэндольф.

— Ну да, — подтвердил Сет. — А вот тем, кто готов нас на кол посадить, им приходится попридержать язык. Догадываешься, почему? Потому что они ведь думают, что мы канадцы, а если они покатят на нас бочку, то может разразиться международный скандал, и на следующей ежегодной конференции «Ротари-клуба» их могут вышибить за поведение, несовместимое с членством в клубе. А некоторые, из так называемых истинных патриотов, те совсем шизеют, когда нас видят. Ты бы поглядел на них — это просто умора! Подходят с явным намерением то ли базар затеять, то ли бенц учинить, а сами все разглядывают наши лица, пытаются угадать, канадцы мы или американцы, и вообще кто мы такие. Больше всего их бесят мои волосы и Рэндина борода.

Сет и Рэндольф не ограничивались только политическим дефиле на монреальской всемирной выставке. Каждый из них по несколько часов в неделю работал в офисе пацифистской организации на Франт-стрит, рассылая агитационные письма, вычитывая гранки статей для антивоенного журнальчика и принимая участие в иных акциях против войны в целом и во Вьетнаме в частности. Большую часть времени они посвящали агитации среди американских студентов, призывая их уклоняться от воинского призыва и бежать в Канаду.

— Куда ни кинь, всюду клин, — признался Сет. — Понимаешь, в Штатах у нас выбор невелик: либо мы идем в армию убивать коммуняк Христа ради, либо садимся на пять лет в Ливенуортскую тюрягу за свои принципы. А тут мы хоть с пользой проводим время. Самопожертвование — это, знаешь ли, радость для мазохистов. — Он пожал плечами. — Хотя я вот часто думаю: а на хрена все это вообще нужно? Ну вот, рассылаешь ты эти журнальчики с антивоенными статейками, а ведь они трогают только тех, кто и так с тобой согласен. То есть, я хочу сказать, если люди не хотят думать, то какой тогда на фиг вообще от всего этого прок?

— Если бы все перестали думать, — изрек я, — никто бы утром не вставал с постели. Никто и никогда.

Когда братишки ушли, я заставил Арлетту лечь поспать хотя бы пару часиков. Она утверждала, что, мол, ни капельки не устала и принялась читать мне длинную лекцию о взаимоотношениях между американским антивоенным движением и Национальным Движением Квебека. Вряд ли такие взаимоотношения имели место, но квебекские террористы были готовы заключать временные альянсы с самыми разнообразными силами. Несколько лет назад кое-кто из них стал участником заговора чернокожих экстремистов с целью взорвать Статую Свободы, которая, как известно, была передана Францией в дар американскому народу, поэтому не удивительно, что Арлетте удалось наладить связь с американскими дезертирами. Как и большинство ее политических альянсов, сей славный союз был заключен и освящен на кровати, в которой она доказала свою любовь к обоим по очереди или одновременно — но этот аспект тройственного союза она так и не прояснила, а я не стал спрашивать в надежде, что мне о таких нюансах и не нужно знать.

Ведь с этим, как она меня уверяла, уже давно покончено и их союз распался. Потому что она однолюбка, и теперь я ее мужчина, а прошлое пусть останется в прошлом, и в конце концов я ведь уже в курсе, что она далеко не дева — ни Орлеанская, ни Монреальская. Так что мне не следовало держать на нее зла, но с другой стороны, я не мог заставить себя проникнуться к ней и чересчур бурным положительным чувством, поэтому я просто лежал с ней рядом, не претендуя на более близкий контакт.

Она трещала без умолку, а потом вдруг резко осеклась на середине фразы, даже не дойдя до запятой, и захрапела — или, если вам так приятнее, громко засопела. А я лег на пол и пролежал так минут двадцать, дав возможность мышцам спины расслабиться. В чем не было острой необходимости, потому что мое тело и так было настолько расслаблено, что я уж боялся, как бы кости не начали плавиться. Но ведь надо было как-то убить время.