Шпион в костюме Евы - [8]

«В тишине птицефабрики слышится леденящий стук. Это клюется индюк-мутант, – продолжил Селедкин чтение сценария фильма ужасов. – Бухгалтерша и пожарный спрятались в кладовке. Потом слышат – по бетонному полу цокают когти индюка-мутанта, который из-за мутации очень поумнел и стал хищным. Бухгалтерша и пожарный в ужасе прижались друг к другу. Камера крупным планом показывает их испуганные лица. И тут индюк наносит удар клювом в дверь. Острый, как бритва, клюв прорезает металл, словно масло…»

Режиссер Селедкин аккуратно отложил стопку бумаги.

– Фу, графоман, – сказал он. – Какой жуткий бред он написал!

Впрочем, Леонид Иванович четко понимал, что от экранизации ему никак не отвертеться. Он встал и принялся ходить по комнате.

– Ну, – наконец сказал Селедкин, – у меня всего два выхода. Либо я где-то найду сто тысяч, либо убью шантажиста. Иначе мне придется снимать кино про бешеных индюков, а это будет концом карьеры. Разве что он согласится на то, чтобы его мама сыграла роль самого сумасшедшего индюка, но на это надеяться бессмысленно.

Он снова рухнул в кресло и застонал, картинно заламывая руки.

Чен сидел в столовой уже третий час. Идти ему было некуда, что делать дальше – непонятно. Оставалось ждать. Ли Минь надеялся, что профессор Иван Иванович Селедкин правильно понял его намеки. В любом другом случае это был провал. Чен нервно барабанил пальцами по столу, накрытому грязной скатертью и засыпанному крошками. Он так нервничал, что даже не смотрел на Еву, которая сегодня была особенно ослепительной.

– Если же профессор намеков не понял, то у меня два варианта – прошептал Ли Минь, метким ударом кунг-фу умертвив неосмотрительно заползшего на стол таракана. – Либо я убиваю профессора и, переждав тревожное время, пытаюсь наладить контакты с кем-то другим, либо уезжаю из России ни с чем.

Тут Чен заметил, что с противоположного края стола на него пристально смотрят пятикурсники Олег и Николай, и понял, что произнес последнюю фразу вслух.

К счастью, он сказал ее по-английски.

Диана Грицак стояла на морозе и мечтала.

«Эх, а если бы и правда на моем пути встретился миллионер с двумя сотнями зеленых лошадей и сельскохозяйственной фамилией Козлов или Баранов! – думала она, покрепче заматывая на голове пуховой платок. – Вот было бы счастье. А если он при этом окажется пригожий да румяный, то это вообще будет чудо из чудес».

Диана зажмурилась и улыбнулась.

– Но где я его встречу-то, – погрустнела она, открыв глаза и посмотрев на гору чашек, тарелок, соусников, молочников, блюд и супниц. – Разве что он ко мне придет тарелки покупать? Впрочем, миллионеры, наверное, покупают исключительно фарфор.

Грицак взяла в руку чашку с аляповатым маком на боку, подняла ее вверх и посмотрела на солнце. Чашка была абсолютно непрозрачная.

«А фарфор прозрачный, – подумала она, – такой тонкий-претонкий, как бумага, и прямо-таки светится».

Диана поставила чашку на место и потерла полные щеки.

– А Людке-то что нагадали? – засмеялась она. – Убийство рыбы круглым объектом! Ха-ха-ха!

Тут к Грицак подошел покупатель, и девушка перестала думать о пророчествах лжецыганки Ирины.

– Столовая закрывается, – пропел кто-то у него над ухом, и Чен резко повернул голову.

Совсем близко к его столику стояла Ева с полным подносом грязной посуды в руках.

– А… Да, конечно. Сорри! – пробормотал Ли Минь, вставая.

Буфетчица смотрела на него во все глаза. Он залился краской. Сердце застучало быстро-быстро.

– Ты сейчас идешь домой? – спросил он девушку.

– Да, – кокетливо улыбнулась та после некоторой паузы.

– Я тебя провожу, – сказал Ли Минь.

В его глазах бушевала страсть.

– Не надо. У меня строгая мама, – покачала головой Ева.

– Я до подъезда, – сказал Чен. – Или ты стесняешься ходить по улицам с азиатом?

– Нет, что ты, – искренне удивилась буфетчица, – я не стесняюсь тебя. Мне неважно, какой у человека цвет кожи. Я категорически против расизма и ксенофобии, и принимаю во внимание только личность человека, а не его национальность, религиозные убеждения или политические взгляды!

Ева глубоко вздохнула, и ее грудь всколыхнулась. Ли Минь мелко задрожал от страсти.

Женщина постбальзаковского возраста, одетая в длинную шубу, голосовала, стоя по колено в снегу неподалеку от бывшего дома Люды, где она жила с режиссером Селедкиным. Людмила подрулила, остановившись перед потенциальной пассажиркой, и распахнула дверцу.

– Мне в Большой театр, – сказала дама, манерно растягивая слова. – Но на такой машине я не поеду. Я вообще антикоммунистка, меня ваши звезды по бокам раздражают. И пулевые отверстия тоже, от них веет дешевыми понтами. А громыхание – оно вообще какое-то позорное. Вдруг у меня от таких звуков уши заболят?

– Ну и не надо, – пожала плечами Людочка, – у меня, например, уши не болят, хотя я уже полдня за рулем этого автомобиля.

– Это не автомобиль. Это ведро с гайками, – скривилась дама. – Сколько вы, милочка, берете за проезд?

Чайникова назвала сумму.

– Так дорого? – возмутилась дама. – Это оскорбительно! Соплюха! Да вы знаете, кто я? Я – теща и любимая актриса самого режиссера Селедкина! Недавно я сыграла главную роль в фильме «Колорадская красавица». К тому же Леня в ближайшее время собирается жениться на моей дочери Риточке, умнице и красавице…