Шпион товарища Сталина - [47]

Я взял Гофмана на руки и осторожно перенес на мягкую зеленую травку в тень от крыла самолета. Здесь его легко найдут те, кто обнаружит разбившийся «мессершмитт».

Что же теперь делать? Как быть? Мой «мессершмитт» цел и невредим. Луг — длинный и ровный, взлететь с него не составляло никакого труда. Я мог продолжать полет, но все же решил оставить самолет и не лететь дальше. Зачем вводить в заблуждение Советское правительство? Мало ему заблуждений! Гитлеровская дезинформация льется через край. Надо бросить «мессершмитт» здесь и попытаться пробраться к своим. А заговорщики пусть считают меня, точнее Гофмана, погибшим. Тогда не будет им никакой отмашки.

Дальше произошло такое, от чего меня до сих пор пробирает мороз по коже. Однако — по порядку.

Я уселся на траву неподалеку от тела Гофмана и раскрыл планшет. Судя по ориентирам, которые мне удалось заметить перед тем, как посадить «мессершмитт», я находился в десяти километрах южнее Слонима и в двадцати километрах к западу от Барановичей. Как раз там, где какой-то оросительный канал впадает в реку Щара, а Щара, как известно, — приток Немана.

Я еще раз все тщательно вымерил по карте. Получалось, что ближайшая более или менее крупная трасса вела в город Слоним и находилась от меня всего в полутора километрах.

— Правильно думаешь, но не в том направлении.

Знакомый голос прозвучал настолько отчетливо, но так неожиданно, что я подумал, не начались ли у меня слуховые галлюцинации на почве всего пережитого. Я машинально зажал уши, а затем, не помня себя, поднял голову и увидел… Хелен.

Она стояла передо мной в германском летном комбинезоне, жива и здорова! Ее светлое, хотя немного уставшее, лицо сияло лучезарной улыбкой, а в милом до боли и удивительно ясном взгляде бездонных прозрачных глаз таилась вселенская нежность и любовь.

— Хелен… ты?

Не помня себя, я отбросил планшет в сторону и вскочил на ноги. Если бы она не шагнула ко мне навстречу, я бы так и стоял как истукан неизвестно сколько.

Во все это было невозможно поверить, пока она не прижалась теплой нежной щекой к моей взволнованной груди. Ощутив знакомый запах волос, ни с чем не сравнимое дыхание и увидев очень близко ее родные глаза, я вдруг почувствовал, что у меня подкосились ноги. И, наверное, я упал бы, если бы она не удержала меня за талию.

— Валера, дорогой мой, все хорошо. Я выполняла задание. Понимаешь?

— Прости, не понимаю!

— Моя гибель была инсценирована. Разве ты не заметил наших специалистов в форме люфтваффе, они сидели в зале пивной в углу? Разве ты не понял, что Эмма работает на нас? Она подмешала снотворное в коньяк «Двин», и Гофман отключился. Кстати, что с Гофманом?

— Разбился. Скончался у меня на руках.

— Ах, Гофман, Гофман! Он своей ревностью едва не спутал нам все карты. Его ревность привела к памятной драке в «Веселой наковальне», которая едва не стоила кому-то карьеры, а кому-то жизни. Через своих кураторов в СД он хотел инсценировать изнасилование Эммы и руками гестапо посадить тебя, одновременно дискредитировав в моих глазах.

— Да? В самом деле?.. У меня нет слов. Нет, каков, а?..

— Подарки товарищу Сталину целы?

— Целы. Все три — самолет Фридрих, пистолет вальтер и великолепный кожаный блокнот с золотым тиснением. Постой, Хелен, стоп! Я в полном недоумении. Скажи, дорогая моя, с каких пор Иосиф Виссарионович стал тебе товарищем?

— Он был им мне всегда, Валера! Ах, дорогой мой, на самом деле я никакая не Хелен фон Горн. Разреши представиться, капитан госбезопасности Елена Коренева, но для немцев я по-прежнему лейтенант люфтваффе Хелен фон Горн. Понимаешь?

— Ничего не понимаю.

— То, что я жива, ты хотя бы понимаешь?

— Нет! Как можно инсценировать отсутствие пульса?

— Очень просто. Специалисты ввели мне сыворотку. Я впала в транс, в спячку. Как лягушка. Понимаешь?

— Царевна-лягушка?

— Ага.

— Хорошо, но как можно инсценировать пулевое отверстие под лопаткой?

— Еще проще, чем отсутствие пульса. Шведская разработка для театра и кино. Мое тело было все в бычьей крови, и ты сквозь кровь не различил, что пулевое отверстие — всего лишь искусная накладка.

— Хорошо, но зачем вообще была нужна инсценировка?

— Затем, что ты был нужен нам для замены Гофмана, но, пока я была жива, ты не желал уезжать в Советский Союз и устраивал фортели.

— Значит, Гофман тоже считал, что ты погибла?

— Да, пока Сорокин не слил ему информацию о тебе. Тогда мне пришлось воскреснуть и сообщить ему, что моя гибель была подстроена, чтобы засадить Шаталова в тюрьму, но Шаталову удалось скрыться от правосудия по документам Гофмана.

— Кто на самом деле Виталий Сорокин?

— Виталий Сорокин — двурушник, но, как видишь, я сумела вовремя нейтрализовать его. Долго рассказывать. Потом, потом!

— Значит, наверху немцы до сих пор считают, что на подарочном «мессершмитте» полетел Гофман?

— Да. Я уговорила Гофмана не поднимать скандала и попытаться перехватить тебя, чтобы в Кубинку на подарочном «мессершмитте» прилетел все-таки он, а не ты. Гофман трепетно относился к моим просьбам, ты знаешь.

— Знаю. Он был готов ради тебя вывернуться наизнанку.

— Теперь я сообщу в Берлин, что Гофман погиб на приграничном аэродроме во время бомбежки, но подарочный «мессершмитт» цел. Советское правительство, как, впрочем, и его враги, замаскированные в советских и партийных структурах, по-прежнему ждут германского пилота с подарком товарищу Сталину от Гитлера. Этим германским пилотом теперь буду я.