Шпион Темучина - [13]

Вот в этом Баурджин был полностью прав – качественных товаров, типа вот этого дэли, в повозках было – раз-два и обчелся. А все Хартамуз-черби – завхоз чертов! Ну и скупердяй, каждую монетку пересчитал, каждый поясок – и все норовил всучить какую-нибудь никому не нужную гадость, типа рукоятки от сабли или рваный пояс. Словно свое отдавал, отрывал от сердца. Да-а-а… Наверное, такой черби как раз и нужен. А как же! Все они, хозяйственники, скупердяи и жмоты – а иначе, наверное, и нельзя.

– Ну, скажи пожалуйста, Хартамуз-гуам, – потихоньку скандалил Баурджин. – Ну, зачем купцам рукоятка от сабли? Кто ее купит-то? Тем более – такую старую.

– В дальних кочевьях злого духа по частям продать можно! – посмеивался черби, Баурджин его уже про себя окрестил – «завсклад-прапорщик». – Главное, назначить правильную цену.

– Ну, ты еще нас торговать поучи, – обиделся нойон. – Чай, не велика хитрость.

Черби словно взорвался, толстое, добродушно-хитрое лицо его с маленькими узкими глазками исказила гримаса неудовольствия.

– Вот уж здесь ты не прав, уважаемый Баурджин-нойон! Торговля – дело очень и очень непростое, я бы даже сказал – сродни военному походу. Ну, конечно, если торговать с прибылью, а не просто швырять товар налево-направо.

– Да не нужна нам прибыль! – выскочил вперед Гамильдэ-Ичен. – Не за тем едем.

– А ты вообще молчи, козявка! – рыкнул на него Хартамуз-черби. – Ишь, раскрыл рот да сказал глупость. Забыл пословицу – помолчит дурак, так, может, сойдет за умного.

– Ну, ты это… не обзывайся, уважаемый Хартамуз-черби…

– Ох, ты, ох ты, – черби замахал руками, – да я вас и не хочу никого обидеть, вовсе наоборот, желаю, что б все у вас прошло без сучка и задоринки. А вы не слушаете! Ну, позвольте хоть поучить вас кое-чему, сколько успею! – Хартамуз-черби уморительно сложил на груди руки. – Ежели вы торговать себе в убыток будете – умные люди это сразу поймут и сделают выводы – странные вы торговцы!

– Он прав, Гамильдэ, – согласно кивнул Баурджин. – Давай-ка, чем торопиться, лучше посидим послушаем.

– Это правильно, – заулыбался черби. – Не надо спешить, поспешишь – замерзнешь!

Нойон усмехнулся: эту пословицу он совсем недавно слышал от собственной жены.

– Ну, рассказывай, уважаемый Хартамуз, – усевшись на траву, Баурджин махнул рукой. – Учи нас культурной торговле.

Черби приосанился – и впрямь, учитель. Даже не учитель – профессор института советской торговли!

– Вот, – сказал, – рукоятка от сабли. На что она нужна?

– Такая – ни на что, – хмыкнул Гамильдэ-Ичен. – Даже на замену не годится – слишком уж старая.

Хартамуз-черби хитро прищурился:

– На замену и впрямь не годится. А для подношения богам и всяким там духам? Почему бы и нет?

– И правда, – парни переглянулись, и Гамильдэ-Ичен смущенно почесал затылок. – Об этом-то я не подумал.

– А вот плохо, что не подумал, – завхоз засмеялся. – Сначала подумай, а уж потом – делай или говори. Глупая голова – не только ногам враг. Дальше… вот – ткань. Ну, конечно, вы сейчас скажете, что ее поели мыши, что лучше уж выбросить и не позориться…

– Да. – Баурджин брезгливо потрогал пальцами ветхое рубище. – Лучше выбросить.

– Нет! Не выбросить, а продать за небольшую сумму. Не носить, так на ветошь – вполне пойдет.

– Да что уж, – не выдержал Гамильдэ-Ичен. – На дальних кочевьях ветоши, что ли, нет?!

– А может статься – и нет, – вполне серьезно заверил Хартамуз-черби.

Во время всей беседы Баурджин так и не определил, какого он роду-племени. Толстый, смуглый, круглолицый, глазки маленькие, не поймешь, какого цвета, губы толстые. Китаец? Чжурчжэнь? Нет, не похож. Монгол, найман, тайджиут? Или – из уйгуров. Да, наверное. А может – метис, смесь… И имя очень странное – Хартамуз. Не монгольское, скорее – тюркское. Но – явно на своем месте выжига! Уж кто-то, а Темучин – Тэмуджэн, на северном диалекте, – в людях разбирался. Правда, никому до конца не доверял, особенно – всяким там торговцам и прочим.

– А еще эту ветошь… тьфу ты, этот прекрасный… гм-гм… тэрлэк… – продолжал черби, – можно разорвать на узкие ленточки и привязывать их на кусты и деревья, в подношенья богам и духам. Шелковая ленточка сколько стоит? Три уйгурские монеты, пусть и медные. А из этого… гм… тэрлэка… сколько таких ленточек выйдет? А продать его можно за две монеты. Смекаете? То-то же! А ты чего рот открыл, милый?

Баурджин и Гамильдэ-Ичен разом обернулись и увидели только что подошедшего, судя по всему, воина – молодого светлоглазого парня в кожаных латах.

– Алтансух Цаарбан. Прибыл по приказу сотника Эрдэнэта к тебе, Баурджин-нойон! – вытянувшись, доложил воин. – Для помощи и так… на все руки. Сам великий хан приказал направить к вам одного из лучших воинов.

– Ага. – Баурджин закрыл открывшийся от удивления рот. – Ты, значит, и есть – самый лучший?

– Эрдэнэт послал. Ему виднее.

– Что ж, – махнул рукой нойон. – Плюс – это не минус. Человек лишним не будет. Пригодишься, Алтнасух Цаарбан… Тебя как покороче звать можно?

– Сухэ, господин нойон.

– Ого! Почти, как Сухэ-Батор! Ну и славно. Вот что, Сухэ, ты тут не стой, как жених на свадьбе, помоги, вон, Гамильдэ товары в повозки грузить, а я пройдусь до Боорчу. Чувствует мое сердце, нам и погонщиков таких же всучат, как… Ладно, не слушайте – занимайтесь. Хартамуз-черби, ты, пока грузят, поучи мальчиков торговым делам, вернусь – зачет устроим… по политэку, х-ха!