Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [89]

Как заметила Элеанор Филби, до сих пор Эллиотт был «специалистом по Европе, мало что понимавшим в арабской политике. На Ближний Восток прилетел необстрелянный воробей». Он сам признавал, что ему предстоит многому научиться: «Помимо политических раскладов и махинаций — почти любая крупная ближневосточная финансовая или политическая интрига того времени уходила корнями в Бейрут, — необходимо было разобраться в местном характере. А в лабиринтах ливанской политики просто кружилась голова». Филби предстояло стать его гидом, «его личным советником».

Появление нового шефа разведки не прошло незамеченным среди бейрутских журналистов. Один из них оставил такой портрет Эллиотта:

Это был стройный худощавый мужчина с репутацией хитрого манипулятора, чей быстрый насмешливый взгляд из-под круглых очков выдавал сардонический ум. Манерами и одеждой он напоминал преподавателя из Оксбриджа, но с налетом мирской жесткости, редко проявляемой в академической среде. Он нравился иностранцам, ценившим его добродушие и неисчерпаемый запас непристойных историй. Особенно хорошо он ладил с американцами. А строгая фигура жены при нем, настоящей леди, усиливала ощущение, что британской разведкой в Бейруте руководит истинный джентльмен.

Эллиотт и Филби снова были неразлучны, как в профессиональном, так и в социальном отношении. Если до сих пор ритм, в котором Филби собирал разведывательные данные, был неспешным, чтобы не сказать вялым, то теперь он стал неуемным; Эллиотт «загрузил Кима по полной: ставил перед ним цели, посылал на задания, требовал отчетов, которые затем доводились до ума во время обсуждений». За первые четыре года своего пребывания в Бейруте Филби выбирался из Ливана лишь в Сирию и один раз в Саудовскую Аравию к отцу. А сейчас по указанию Эллиотта он колесил по всему Ближнему Востоку как бы по заданию редакции: Иордания, Ирак, Египет, Кувейт, Йемен. Журналист-лентяй вдруг превратился в репортера-живчика. Однако внимательный наблюдатель заметил бы, что его публикации явно не соответствовали его бурной деятельности; он посещал гораздо больше мест и людей, чем потом описывал, во всяком случае публично. За первые девять месяцев шестидесятого года он отослал в «Обсервер» всего лишь шесть материалов. Одна из издателей «Экономиста», побывавшая у него в гостях, обратила его внимание на то, как мало он присылает статей, и мимоходом поинтересовалась, не трудно ли «служить двум господам». Филби на мгновение онемел, пока до него не дошло, что она говорит о разных изданиях, а не о его шпионской деятельности.

Филби заваливал Эллиотта информацией «главным образом политического и персонального характера» и «отчетами о развитии политической ситуации в арабских странах». Потом они вместе все это анализировали. «Они встречались один-два раза в неделю, — писала Элеанор. — Уходили в другую комнату и оставляли нас с Элизабет посплетничать». Эллиотт демонстрировал свою поддержку вполне наглядно. В конце декабря шестидесятого года Филби однажды пришел домой очень поздно, сжимая в горсти пачку стодолларовых купюр. «Ты только погляди, — сказал он жене, радостно разбрасывая по комнате бумажки. — Нас ждет неплохое Рождество!» У Элеанор не возникло никаких сомнений в том, что деньги пришли от Эллиотта — такой рождественский подарок закадычному другу и усердному агенту.

Кое-кто утверждает, что энергичное вовлечение Филби в работу было со стороны Эллиотта хитрой уловкой с целью проверить, не выявит ли «более активное участие в усилиях британской разведки» его связь с Советами. Эта теория не подтверждается фактами. Если бы Эллиотт подозревал своего друга, он бы пустил за ним «хвост» и без особого труда установил, что тот встречается с Петуховым. Но он этого не сделал. Дик Уайт велел «приглядывать за Филби», но это вовсе не означало сбор сведений или оперативную проверку или слежку. Уайт, похоже, согласился, по крайней мере внешне, с тем фактом, что дело Филби закрыто. Эллиотт же не просто в нем не сомневался, а доверял всецело, и в решимости Эллиотта использовать его по полной программе нашли свои отражение «нескрываемая, невинная дружба» и восхищение на протяжении двадцати лет.

Филби, в свою очередь, был воодушевлен возвращением в активную работу разведчика и купался в доверии, которое ему оказывал старый друг. Элеанор заметила произошедшую в муже перемену после приезда Эллиотта: «У меня появилось ощущение, что Ким тяготится журналистикой и что писание газетных статей его не вполне удовлетворяет. А встречи с Эллиоттом — это настоящая работа». В действительности же «настоящая работа» для Филби заключалась в передаче информации, как собранной в разъездах, так и полученной от ближайшего друга, советской разведке. Словом, их отношения покатились по наезженной колее еще и в том смысле, о каком Эллиотт даже не догадывался.

Ценность Филби как советского агента возрастала пропорционально его значению как агента британского, а будучи осведомителем Эллиотта, он имел доступ к важной информации, включая конкретных связных МИ-6 в регионе, а также купленных симпатизантов из числа арабских политиков и официальных лиц. Эллиотт достиг завидного успеха, сумев «договориться с шефом Моссада об обмене разведданными по Ближнему Востоку». Филби не знал всего, что знал Эллиотт, но, исходя из получаемых им инструкций, он по крайней мере понимал, чего хочет МИ-6, что в негативистском мире шпионажа представляет почти такую же ценность. Вот почему Юрий Модин был доволен агентом Стэнли: «В целом он сослужил нам хорошую службу».