Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [65]

— Долго тебя не будет? — поинтересовался Энглтон.

— Примерно неделю, — небрежно ответил Филби.

— Можешь кое-что для меня сделать в Лондоне? — спросил Энглтон и объяснил, что ему нужно отправить в МИ-6 срочное письмо, но он уже пропустил дипломатическую почту на этой неделе. Не мог бы Филби доставить письмо собственноручно? Джеймс подтолкнул к нему конверт, адресованный главе контрразведки в Лондоне. Позднее Филби предполагал, что это тоже было некоей уловкой, призванной проверить его или загнать в ловушку. Паранойя уже начала его подтачивать. Между тем Энглтон не испытывал и тени сомнения: друг, которому он доверял, доставит письмо и вернется через неделю, и тогда они, как обычно, вместе пойдут на ланч в «Харвиз». Проведя, по выражению Филби, «приятный часок» в баре за обсуждением «вопросов, касавшихся их обоих», Филби сел на поздний самолет в Лондон. Больше ему не суждено было увидеть ни Энглтона, ни Америку.

Как и ожидал Филби, мрачные тучи сомнения начинали медленно сгущаться по обеим сторонам Атлантики. Надвигалась буря, которая вскоре сбила с курса корабль «особых отношений» и заставила секретные службы Великобритании вцепиться друг другу в глотки. Могло показаться, что американцы сохраняли невозмутимость, однако исчезновение дипломатов стало «крупной сенсацией» и в Вашингтоне. Уже развернулось расследование, в центре которого находился Гай Берджесс, а следовательно, и его друг, защитник и арендодатель Ким Филби. Директор ЦРУ Уолтер Беделл Смит приказал всем сотрудникам, располагавшим какими-либо сведениями о Филби и Берджессе, как можно скорее доложить об этом. Первым на стол шефа ЦРУ лег отчет Билла Харви из контрразведки; вторым, через несколько дней, — отчет Джеймса Энглтона. Документы разительно отличались друг от друга.

Отчет Харви — «высокопрофессиональный, проницательный и написанный в обвинительном тоне», — по сути дела, изобличал Филби. Бывший агент впоследствии утверждал, что подозрения насчет Филби возникли у него задолго до побега Берджесса и Маклина, а как сотрудник ФБР он, возможно, имел доступ к материалам «Веноны». Изучив карьеру англичанина в мельчайших подробностях, Харви объединил разрозненные доказательства и с сокрушительной конкретикой описал все это на пяти страницах, заполненных плотной машинописью. Он отметил связи Филби с Берджессом, его роль в деле Волкова, участие в провальных албанских операциях и полную осведомленность об охоте на шпиона Гомера, дававшую идеальный шанс предупредить Маклина о надвигающемся аресте. Ни одно из этих свидетельств по отдельности не было достаточным доказательством вины, но в целом вывод, по мнению Харви, напрашивался сам собой: Филби — советский шпион. Впоследствии Ким характеризовал эти обвинения как «сведение счетов задним числом», личную месть за оскорбление, нанесенное жене Харви на кошмарном званом ужине всего полгода назад.

Второй отчет разительно контрастировал с первым. Энглтон описывал многочисленные встречи с пьяным Гаем Берджессом, но отмечал, что Филби, похоже, смущался из-за выходок друга и старался сгладить впечатление, объясняя, что Берджесс «получил сильное сотрясение во время несчастного случая и оно периодически дает о себе знать». Энглтон решительно отвергал любые предположения, будто Филби мог быть заодно с перебежчиком, и заявлял о своей «уверенности», что, какие бы преступления ни совершил Берджесс, он действовал «вне всякой связи с Филби». По словам одного сотрудника ЦРУ, «в общем, получалось… нельзя обвинять Филби в том, что натворил этот псих Берджесс». С точки зрения Энглтона Филби был вовсе не предателем, а честным и блестящим человеком, которого жестоко обманул друг, а у того, в свою очередь, из-за ужасного удара по голове сильно пострадала психика. Согласно биографу Энглтона, «он лелеял убеждение, что подозрения с его британского друга снимут», и предупреждал Беделла Смита, что, если ЦРУ начнет выдвигать необоснованные обвинения в измене против высокопоставленного сотрудника МИ-6, это нанесет серьезный урон англо-американским отношениям, поскольку в Лондоне Филби «высоко ценят».

В некоторой степени два этих отчета отражали различные методы разведывательного дела, развивавшиеся на разных берегах Атлантики. Билл Харви воплощал собой новый, американский стиль расследования — подозрительность, быстрота суждений и готовность оскорбить. Отчет Энглтона был составлен в английской традиции, основан на дружбе и вере в слово джентльмена.

Харви прочитал отчет Энглтона, столь отличный по сути и тону от его собственного, и нацарапал внизу страницы: «И чем же кончается эта история?» Таким образом, он обвинил коллегу из ЦРУ в том, что тот закрывает глаза на правду. Расхождения между Харви и Энглтоном по поводу Филби разожгли пламя вражды, продолжавшейся в течение всей их жизни. Столь же радикальные разногласия стали возникать и в рядах британской разведки.

Днем двенадцатого июня Ким Филби прибыл в управление МИ-5 в Леконфилд-хаусе, рядом с Керзон-стрит, чувствуя истощение и испытывая «опасения», но собранный и готовый к предстоящей дуэли. Выброс адреналина, вызываемый опасностью, всегда его стимулировал. Джек Истон настоял на своем присутствии при разговоре — для моральной поддержки. Двоих представителей МИ-6 приветствовал Дик Уайт, шеф контрразведки МИ-5, который в течение следующих нескольких часов собирался подвергать Филби допросу, кое-как замаскированному под дружескую беседу. Подали чай. Кабинет наполнился едким табачным дымом. Все обменялись любезностями. Дик Уайт (не путать с Ричардом Бруманом-Уайтом, старым другом Эллиотта), в прошлом директор школы, сын торговца скобяным товаром из Кента, искренний, уравновешенный, достойный человек, впоследствии возглавил МИ-5, а потом и МИ-6. Филби знал Уайта еще со времен войны и всегда отлично с ним ладил, хотя втайне пренебрежительно отзывался о его якобы посредственном уме и нерешительном характере. «Он старался как мог, чтобы наш разговор протекал в дружеской обстановке», — писал Филби. Атмосфера в кабинете была скорее неловкой, нежели враждебной. Ш хоть и неохотно, но все-таки согласился на то, чтобы его подчиненного опрашивала МИ-5. Ему объяснили, что Филби окажет помощь следствию, ведь у него «могут быть соображения по этому делу». Уайт старательно подчеркивал: его пригласили лишь для того, чтобы он помог пролить свет на «эту чудовищную историю с Берджессом и Маклином». Но под фасадом вежливости уже намечались трещины, из-за которых две ветви британской разведки начали отдаляться друг от друга.