Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [100]

Питер Райт описал реакцию в МИ-5 на новость, что МИ-6 посылают против Филби не упертого Артура Мартина, а своего парня:

Те немногие из нас, кто знал об этом решении, были в шоке. И дело даже не в особом патриотизме, хотя, по вполне понятным причинам, он сыграл свою роль. Мы в МИ-5 с самого начала не сомневались в вине Филби, и вот наконец появились необходимые свидетельства, чтобы загнать его в угол. Друзья Филби в МИ-6, и первый из них Эллиотт, последовательно отстаивали его невиновность. И теперь, когда все стало очевидным, они хотят спрятать концы в воду. Выбор Эллиотта попахивает дурно.

Чтобы усилить позиции Эллиотта, Дик Уайт сообщил ему, что новые доказательства представил перебежчик Анатолий Голицын, хотя, что конкретно он там раскрыл, по сей день остается темой для спекуляций и некоторой загадкой. Голицын не идентифицировал Филби как «агента Стэнли», но Уайт создал у Эллиотта именно такое впечатление. Было ли это ловким ходом со стороны Уайта — внушить Эллиотту мысль, что доказательства, выдвинутые против Филби, сильнее, чем они были на самом деле? Или это Эллиотт интерпретировал как нечто доказанное то, на что только намекалось? Как бы там ни было, в Бейрут он отправлялся в полной уверенности, что Филби пойман с поличным: «Мы заглянули в закрома КГБ и получили подтверждение». Все инструкции были устными, и в чем их суть, знали только двое: Дик Уайт и сам Николас Эллиотт.

В Бейруте Элеанор Филби в отчаянии наблюдала за тем, как ее некогда обворожительный супруг распадается на глазах от пьянства и депрессии. Филби «пил в вертикальном и в горизонтальном положении» и все чаще пил в одиночестве. «Кажется, наша квартира была единственным местом, где он чувствовал себя в безопасности». Всякий раз, когда он решался выбраться на какое-то светское мероприятие, все кончалось полной отключкой. Однажды, к ее великому стыду, его вынесли на руках с вечеринки в посольстве. «Ему достаточно было понюхать спиртное, чтобы потерять голову. Он не выходил из депрессии», — писала Элеанор, «пытавшаяся понять причину его внутреннего напряжения и отстраненности». «Что происходит? — спрашивала она снова и снова. — Почему ты мне не говоришь?» — «Нет, ничего, ничего», — отвечал он.

Лишь задним числом она осознала, что его запои, его уходы в алкогольное забытье являлись признаком того, что человек живет в постоянном страхе.

Его репортерская работа превратилась в жалкий ручеек. Питер Ланн, когда первый раз обменялся с ним рукопожатием, заметил, что рука у него дрожит. При этом Филби настоял на том, что, если они случайно встретятся на каком-нибудь вечере, следует сделать вид, что они незнакомы; такую предосторожность Ланн посчитал странной и излишней. В глазах Элеанор последний выглядел, в сравнении с «теплым» Эллиоттом, как «такая холодная рыба».

В сочельник Филби отказался идти на какие-либо вечеринки в Бейруте и вместо этого пил дома шампанское с Элеанор на балконе в гнетущей тишине. На следующий день ему должен был исполниться пятьдесят один год, и Элеанор запланировала маленький дневной раут. В полтретьего все гости разошлись. Филби собирались провести тихий вечер дома, но тут пришел Майлз Копленд. «Он нас потащил, невзирая на все протесты, на новогодний сбор у каких-то американцев». Филби «уже успел набраться», а на вечеринке совсем упился. С наступлением ночи они поплелись домой на улицу Кантари. Элеанор собиралась ложиться спать, когда услышала грохот в ванной и вопль боли, а затем снова грохот. Филби упал и разбил голову о радиатор, попробовал встать и снова загремел. «Из двух больших рассечений на темени вовсю лилась кровь. Вся ванная уже была в крови». Элеанор замотала ему голову полотенцем и помчалась к телефону. Филби, оглушенный и все еще пьяный, отказался покидать квартиру. Наконец прибыл ливанский доктор, который объявил: «Если мы сейчас не отвезем вашего мужа в госпиталь, я за его жизнь не отвечаю». Филби уговорами посадили в лифт, а затем увезли в американскую университетскую больницу, где его заштопали и накачали успокоительным. Врач отвел Элеанор в сторонку и с озабоченным видом заявил: «Еще одна унция алкоголя в крови, и он бы не выжил».

Филби настоял, чтобы они вернулись домой. Вид у него был жалкий: забрызганный кровью домашний халат, синевато-багровые глаза, забинтованная голова, словно в тюрбане. «Вот болван, — пробормотал он. — Завязываю, раз и навсегда».

Неделей позже Ник Эллиотт по дороге в Бейрут сделал остановку в Афинах, где встретился с Халси Колчестером, шефом местного отделения МИ-6, и его женой Розанной, близкими друзьями по Стамбулу. Эллиотт уже «был готов к интеллектуальной битве, в которой он выйдет победителем», но сначала ему надо было облегчить душу. «Мне поручено труднейшее задание, — сказал он Халси и Розанне. — Я должен бросить ему вызов». Как и Эллиотт, Колчестеры всегда восхищались Кимом и поддерживали его, поэтому они были совершенно обескуражены, узнав о том, что его вина доказана. «Это был страшный шок — узнать, что он подло шпионил. Такой милый, радушный, умный».

Розанна знала Эллиотта как человека легкого — «он вечно шутил по любому поводу», — но за ужином в Афинах он выглядел убийственно серьезным, озабоченным и страдающим. В отчете об этом вечере она рисует портрет человека накануне худшего дня его жизни.