Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье - [19]

– Предположим, я действительно Лимас, – сказал он наконец, – а вот вы кто такой, черт возьми?

Незнакомец представился как некий мистер Эйш.

– Пишется через «А», но читается как «Эй», – торопливо добавил он, и Лимас мгновенно понял, что он лжет. Эйш еще некоторое время продолжал притворяться, будто не уверен, что Лимас – это тот самый Лимас, а потому, когда они вместе сели обедать, вскрыл пакет, достал оттуда государственное страховое свидетельство и стал украдкой рассматривать его, как школьник порнографическую открытку (такое сравнение Лимасу показалось удачным). Эйш заказал ужин без должной оглядки на цены, которая не была бы лишней на первый раз, и они пили франкенвейн в память о былом. Лимас настаивал, что совершенно не помнит Эйша, а тот не переставал удивляться этому. В его голосе даже звучало нечто вроде обиды. Они познакомились на вечеринке, напомнил он, которую Дерек Уильямс закатил у себя на Кудамм[9], и это был правильный адрес, где собралась тогда вся журналистская братия. Ведь такого шумного сборища Алек уж никак не мог забыть? Нет, Лимас ничего подобного не запомнил. Хорошо, но он же был знаком с Дереком Уильямсом из еженедельника «Обзервер», прекрасным парнем, часто собиравшим к себе гостей на выпивку с пиццей? Нет, у Лимаса вообще была отвратительная память на имена, к тому же речь шла о пятьдесят четвертом годе – с той поры много воды утекло… Странно, потому что Эйш (которого, между прочим, зовут Уильям, а для большинства знакомых он просто Билл) помнил. Эйш все очень живо помнил. Они пили стингеры из бренди с мятным ликером, и все изрядно набрались, а потом Дерек привел роскошных девочек, чуть ли не половину кордебалета из кабаре «Малькастен». Алек уж точно запомнил хотя бы их, неужели тоже нет? И Лимасу показалось, что вот теперь он, кажется, начал что-то припоминать, и если Билл расскажет еще какие-то подробности…

Билл готов был продолжать с превеликим удовольствием, импровизируя на ходу, но прекрасно справляясь с этой задачей и подпустив в свой рассказ добрую толику секса: как они потом оказались в ночном клубе с тремя из тех девчонок: Алек, помощник советника по политическим вопросам из посольства и Билл. Как Биллу было неловко, потому что у него не оказалось при себе денег, и за него платил Алек, а когда Биллу захотелось затащить одну из красоток к себе домой, Алек ссудил ему еще десятку…

– Господи! – воскликнул наконец Лимас. – Вот теперь вспомнил. Все так и было.

– Я был уверен, что ты вспомнишь, – довольно закивал Эйш, глядя поверх бокала. – А теперь давай допьем остальное. Это так забавно!

Эйш принадлежал к тому типу людей, которые строят взаимоотношения с другими, чутко реагируя на их реакции и манеру поведения. Столкнувшись с мягкостью, он становился напористым, встретив отпор – отступал. Не обладая самостоятельностью мышления, не имея собственных идей и вкусов, он подстраивался под настроения и пристрастия компаньона. Он был так же готов пить чай в «Фортнумсе», как и пиво в «Проспекте Уитби»[10], слушать военный оркестр в парке Сент-Джеймс или джаз в подвальчике на Комптон-стрит. Его голос мог исполниться проникновенным сочувствием к жертвам Шарпвилля[11], а мог дрожать от возмущения по поводу увеличения процента цветного населения в Великобритании. Лимасу подобная черта характера всегда казалась отталкивающей, ему хотелось издеваться над такими типами. Вот и сейчас он то и дело ставил Эйша в положение, когда тот вынужден был делать откровенные заявления, а сам потом давал задний ход, с наслаждением наблюдая, как Эйшу приходится неуклюже оправдываться, выбираясь из тупиков, в которые его постоянно загонял Лимас. А в тот день Лимас был в ударе и часто вел себя с такими извращенным нахальством и наглостью, что собеседник с полным правом мог бы возмутиться и уйти – ведь он еще и платил за это, – но Эйш терпел. Низкорослый, грустного вида мужчина в очках, одиноко сидевший за соседним столом и погруженный в чтение руководства по производству подшипников, если бы подслушал их разговор, мог бы решить, что Лимас – садист по натуре. Если же он лучше и тоньше разбирался в людях, то понял бы, что Лимас на самом деле просто получает удовольствие, а заодно убеждается, что только человек с очень сильным внешним побудительным мотивом может покорно сносить подобное отношение к себе.

Около четырех часов они попросили принести счет, и Лимас сделал попытку оплатить свою часть, но Эйш и слышать не хотел об этом. Он сам расплатился с официантом и достал чековую книжку, чтобы вернуть долг Лимасу.

– Двадцать фунтов и ни пенсом меньше. – Он проставил на чеке дату. А потом поднял на Лимаса взгляд, полный любезного участия. – Чек ведь тебя устроит, не так ли?

Чуть покраснев, Лимас ответил:

– Видишь ли, у меня сейчас, как назло, нет счета в банке. Я только что вернулся из зарубежной поездки и еще не успел решить этот вопрос. Поэтому будет лучше, если ты дашь мне чек, который я смогу обналичить в банке, услугами которого пользуешься ты сам.

– Увы, дорогой друг, это никак невозможно! Мой банк так далеко, что тебе придется проходить таможню, чтобы получить деньги по этому чеку там.