Шпион по найму - [54]

Варшавская передача называлась «Музыкально-литературный салон», играли Шопена и читали тексты Парандовского. Писатель мечтал заработать деньги, чтобы стать коллекционером.

Москва не прослушивалась. Киев объяснял, что достоинство нации определяется её моральным величием.

Высокие ели вдоль шоссе сбросили белые оторочки. Асфальт был сухим, и куперовские шипованные шины гудели. Я старался вспомнить, существует ли в Эстонии запрет на езду с шипами, как в Финляндии. На бензоколонке у въезда в Пярну, во избежание любых случайностей, все-таки сменил резину опять на обычную, файрстоунскую, оставив куперовскую механику, который, услышав мой акцент, свободно перешел на немецкий.

Городок Синди встретил солнцем в глаза. Обогнув город с юга, я выехал к одноэтажной стекляшке кафе-магазина, где много лет назад покупал сладости и вино, и зашуршал гравием по узенькой, обставленной коттеджами улочке Вяйке-Карья. Дом, в котором мне отдавали когда-то комнату в награду за весть о наследстве, показался меньше и обшарпаннее. Но окна сверкали чистотой, колючие кусты, высаженные вместо ограды, были аккуратно пострижены, над трубой вился дымок.

Однако, прежних хозяев не осталось.

— Сожалею, — сказал открывший дверь человек в фуфайке и старинных, с малиновым кантом, советских офицерских бриджах на подтяжках. — Семья переехала в Новую Зеландию. Приезжал родственник, миллионер, и увез всех. Теперь я здесь хозяин.

Крючок на бриджах, видимо, давно оторвался, и его заменяла металлическая пуговица от джинсов.

— Меня зовут Бэзил Шемякин. Я как раз тот человек, который это и устроил. Но я не родственник им. Я адвокат, представлявший тогда родственника.

— Вот вы какой! А для меня не найдется наследства? Не покопаетесь в ваших бумажках? Я — Йоозепп Лагна. Можно просто Йоозепп.

Он рассмеялся, собрав морщины гусиными лапками на висках и сощурив монгольские глаза. Ни дать, ни взять — Владимир Ильич. Только без растительности на лице. Как бы в шалаше в Разливе.

— Тогда я — Бэзил. Заказ принят, — сказал я Ленину. — Поищу… Спрошу напрямик теперь. Вы сдаете комнаты курортникам, Йоозепп? Сто крон в день, устроит?

— Ух, сколько! Давайте по пятьдесят, триста вперед и входите. Гараж сейчас пустует, можете ставить «Форд». За это плюс двадцатник в день.

— Плюс возможность пользоваться телефоном, когда захочу… Раньше он стоял в прихожей, кажется. Машину сегодня ставить в гараж не буду. Через час-два я уеду и вернусь сегодня, но не скоро.

Я отсчитал Ленину деньги.

Он пропустил меня внутрь.

Наверное, Йоозепп Лагна, он же Ленин в подполье, сдал мне помещение, которое сто лет назад служило новобрачной Марине и её первому эстонскому мужу спальней, надеюсь — фиктивной. Вместо кровати, однако, стоял диван.

Я вышел в прихожую, снял трубку и набрал номер Скелета Велле.

— Вы? — удивленно сказала Марика, будто давно решила, что я исчез из Таллинна и её жизни навсегда.

— Да. Правда, полуживой, с вашего разрешения.

— Скоро станете полумертвым, мне кажется. Господин Шлайн убьет вас. Сейчас соединится.

— Где ты? — заорал он в трубку. — Где тебя черти носят?

— В нужную сторону, — сказал я. — И да поможет мне Бог.

Я представил, как он побежал по торговому залу музыкальной лавки, прижимая к уху пластмассовое полено дистанционной трубки телефона. Добежал до витрины и теперь невидящими глазами уставился на граммофон «Викторолла» и баян «Красный партизан». За ними — серые стены булочной, замшелый переулок, над которым серое же небо. Здесь, в Синди, в окно приветливо заглядывало солнышко. Синицы прыгали по подоконнику, сновали через круглую дверку стеклянного короба с кормом.

Теперь Ефим, наверное, побежал обратно, голос его слегка прерывался:

— Поступило сообщение, что персона прибывает в Таллинн. Будет информация по местному радио.

— Ну и что?

— Это значит, что за визитом будут пристально следить! — опять закричал он. — И если случится то, что мы пытаемся не допустить, это будет означать публичную расправу над персоной, представляющей, пусть неофициально, но все же нашу страну, на глазах у мирового общественного мнения, и на глазах этого же общественного мнения рухнет весь авторитет…

— Не продолжай, и так ясно, чей авторитет рухнет, — сказал я. — Может быть, уже и беспокоиться не о чем, он уже рухнул, а? Вот что… За выслушивание комментариев ты мне не платишь, обрати внимание. Да эти комментарии нашей с тобой работы и не касаются. Плевать. Скажи лучше, дополнительные сведения о Чико или его кавказцах поступали?

— Не знаю, я сижу здесь по твоей милости два с лишним часа, жду твоего звонка, потому что все тебя потеряли. Все потеряли!

— Спасибо, — сказал я, чувствуя как удача потихоньку и боязливо поворачивается в мою сторону. — Это хорошая новость.

— Есть и плохая. В представительстве «Балтпродинвеста» совещаются каждые четыре часа. Предлагается вариант вмешательства нашего министерства иностранных дел…

На кухне прекратился скрип половиц. Ленин, вероятно, цепенел, слушая русскую речь.

— …Поскольку обстановка не контролируется ни местными, ни нами, склоняются к тому, чтобы просить Москву удержать персону от въезда сюда.