Шпион по найму - [12]

Гонорар выплачивался аккуратно, появилась возможность съездить в девяносто четвертом в Прибалтику, куда Марину отправили «благородным корреспондентом» с базированием в Таллинне. Мне удалось также прихватить с собой и работу — свалившийся с неба заказ на поиск эстонских наследников состояния, считавшегося в Сингапуре выморочным.

Марине тогда исполнилось двадцать девять. Мое пятидесятилетие ещё не упиралось добавочными цифрами в пенсионный предел. Мы вполне ладили и в постели, и в развлечениях, хотя дни были не во всем счастливые. Как говорила Марина, «скандинавское свидание» отравлялось подсознательным ожиданием неминуемой разлуки. Я не намеревался разводиться с женой по моральным соображениям — она разделила наихудшие годы моей жизни. И, кроме того, основной причиной моего затянувшегося пребывания в Таллинне была все же пристрелка, назовем это так, возвращения в Россию, которое, ободряемый Шлайном, я готовил по желанию властной мамы.

Мы встретились тогда же с Ефимом в Пскове, где после Хельсинки и Таллинна меня обескуражили бедность, безликость и внешняя запущенность русских людей. Да и Ефим показался замызганным и серым, его дипломатический лоск потускнел, окрасившись административной озабоченностью. Последнее обстоятельство, вообще-то говоря, приободряло. Инопланетяне Шлайна, видимо, не чувствовали себя безраздельными хозяевами жизни, как раньше.

Поиск наследника сингапурского состояния сложился удачно. Пожилой учитель, проживавший с женой и сыном в городке Синди, неподалеку от Пярну, настолько ошалел от свалившихся денег, что подарил мне комнату в своем доме. Он закрыл её на ключ, который тут же мне и вручил. Я в шутку предложил обменять комнату на фиктивный брак его сына с Мариной. К удивлению, семья согласилась без колебаний.

Я сделал Марине прощальное подношение — юридически безупречный эстонский брак и, соответственно гражданство, а также «уход в окружающую среду», то есть работу в театре юного зрителя, где её муж, с которым она развелась почти сразу, работал помощником режиссера. Папаша Кокло, когда я вернулся в Бангкок, утвердил список моих чудовищных расходов, и Рум в Париже оплатил их, то есть «скандинавское свидание» принесло мне ощутимую дополнительную прибыль.

Сладкие семь месяцев. Мы учились эстонскому и проводили дни, когда она не воплощала образ зайца, в лохусальском пансионате…

…Пять с лишним лет спустя мне не хотелось домысливать, как бы смешались наши черты (отчего не сказать так выспренно?) в нашем ребенке. Пристально разглядывать фотографию на приборной доске джипа я постеснялся.

Медный лом, сваленный в контейнеры вроде мусорных под застекленной антресолью, свидетельствовал, какими именно перевозками промышляет второй эстонский муж. Сколько тонн цветного металла вмещало чрево подводной самоходной баржи «Икс-пять»? Водоизмещение двадцать семь тонн — так, кажется, она сказала?

Я знал устоявшуюся характеристику кадрового состава «благородных корреспондентов» — гангстеры, контрабандисты, наемники и уголовники, объединяемые в команды убийц и диверсантов. Для выполнения задания Шлайна такие мне вполне подошли бы.

Я подумал, насколько значимо теперь то, что Ефим не знает об этом моем контакте в Эстонии. Возможно, самом надежном для меня контакте в этих краях. Приходилось лишь сожалеть, что Марина — не из алексеевских выпускников.

— В Таллинн из России проездом через Минск прибудет важный гость инкогнито, некий генерал в гражданском костюме, — сказал я. — Мы можем поговорить об этом?

— Действительно, — сказал Рауль. — Мне давно полагалось бы оставить этот проклятый офис и спуститься вниз… Видите, как обрабатывают винт? Восемь узлов скорости в погруженном состоянии. Это раньше. Будет десять… Действительно.

Марина выдержала паузу, пока шаги её второго эстонского мужа, вполне осведомленного в делах жены — иначе, откуда такая тактичность? — не отгремели по трапу за дверью, которую Рауль не забыл защелкнуть.

— Лучше бы тебе не приезжать, — сказала Марина.

— Лучше бы нам вообще никогда не встречаться.

— Ну, с личным, я надеюсь, на этом покончено? — сказала она и всхлипнула.

— Нос покраснеет, — сказал я.

Ефим Шлайн подобные настроения, если они им овладевали, резюмировал следующим образом: «Куплю флейту-пикколо, поставлю в ногах банку из-под «Нескафе» и буду исполнять вперемешку соло «Ах, вы сени, мои сени…» и «Прощание славянки» в переходе под Тверской возле гостиницы «Минск»». Отчего именно в том московском переходе, я не спрашивал. У него имелась явочная квартира в угловом доме напротив. Сказывался его извечный профессиональный кретинизм. Флейте же, да ещё пикколо, как и репертуару, объяснения не находилось… В моем ремесле, где любая мелочь — часть мозаики, которую складываешь наугад, отсутствие объяснения — неопознанная угроза.

Чем грозила сырость, которую Марина теперь разводила передо мной?

Не слишком благородные угрызения «благородного корреспондента», у которого своя, в разрез с моей, игра? Или меня уже оплакивают?

— Все, — сказал я Марине и тронул её пальцы, лежавшие на колене. — С личным мы покончили. Пожалуйста, не капризничай… Мне нужна помощь.