Шпион - [13]

Так продолжалось до марта 1915 года, когда у меня появился шанс участвовать в операции, спланированной полковником Хилтоном — одной из тех, о которых он говорил мне при первой нашей встрече. Но как только я заметил признаки будущей битвы на горизонте, я стал готовиться к новому делу. Шанс подвернулся мне во время боев за Нёв-Шапель. 10 марта 1915 года после внезапной и мощной артподготовки наша пехота выдвинулась на позиции для атаки. Начало сражения, как обычно бывает, было для нас очень удачным, но позднее, в основном из-за плохой работы штабов, наступление захлебнулось. Успех был бы обеспечен эффектом внезапной и сильной артподготовки, но, к сожалению, верховное командование выучило только часть урока. Они учли необходимость мощного артиллерийского огня, но не учли эффект внезапности. Потому, как и при планировании последующих наступлений, они организовывали длительную и мощную артподготовку, в результате которой наступление пехоты никак не могло быть для немцев неожиданностью и не приносило никакого существенного результата.

Во всяком случае, мы взяли под Нёв-Шапель около двухсот пленных, и мне представился шанс. Пленных загнали в лагерь, окруженный колючей проволокой, я проник с ними туда, одетый в немецкую форму. Причем петлицы на мундире показывали, что я солдат полка, расположенного лишь в нескольких милях от места сражения, к северу от Фромеля, если быть точным. Потому не возникало никаких вопросов — я вполне мог бы попасть в плен на северном фланге, потому что никто из взятых в плен в первые дни сражения немцев понятия не имел о действительной протяженности участка фронта, на котором происходило наступление.

Моя стратагема оказалась вполне успешной. Сначала все мы молчали, ошарашенные поражением. Нас вызывали по одному на допросы к офицерам-разведчикам из разных дивизий, участвовавших в битве. Меня позабавило, когда я увидел, что меня допрашивать будет сам Мэйсон! Я до сих пор не знаю, как нам обоим удалось сохранить серьезное выражение лица, но я считаю этот эпизод одним из самых лучших образцов актерского искусства, которым нам когда-либо пришлось воспользоваться.

После допросов пленных снова загнали в барак и дали поесть. Затем у нас постепенно восстановилось присутствие духа, потому что сытый человек со временем забывает ужасы и унижения, которые ему пришлось пережить. Мы начали беседовать, обмениваясь впечатлениями о боях. Именно тогда и началась моя настоящая работа. Я присоединился к группе солдат, выглядевших достаточно интеллигентно. Постепенно я разговорил их. Конечно, они ни в чем меня не заподозрили и говорили вполне открыто, и, как им казалось, конфиденциально, о военных вопросах. Я не стану утверждать, что они вдруг раскрыли мне все секреты немецкого Генерального штаба. Такое бывает только в шпионских романах. Конечно, они ничего не знали о планах Генштаба, но зато знали, какие части располагаются поблизости, знали о состоянии тыла и снабжения, и один из них даже намекнул — а больше он ничего не мог бы сказать, поскольку сам слышал только намеки — что, мол, в ближайшем будущем немцы используют некое супероружие, которое поможет им прорвать Западный фронт. Он сказал, что на немецких заводах начато производство отравляющего газа, которым можно снаряжать артиллерийские снаряды, а обстрел ими приведет к ужасным последствиям далеко в тылу у войск Антанты. (Следует сказать, что я позднее передал это предупреждение в штаб армии, где его, правда, полностью прогнозировали. В то время производство химических снарядов казалось невероятным с технической точки зрения. Но интересно заметить, что и сами немцы не слишком верили в такую возможность. Они не предоставили изобретателю необходимых мощностей на фабриках для производства химических снарядов. Вместо этого газ использовался из специальных цилиндров, как это произошло месяц спустя под Ипром. Нужно сказать, что такие газовые баллоны оказались очень ненадежным оружием. Но это так, к слову.) Ограничусь тем, что полковник Хилтон был очень доволен результатами моего приключения, когда три дня спустя я снял немецкий мундир и переоделся в мою форму цвета хаки с зелеными петлицами.

Следующие несколько месяцев жизнь моя была очень разнообразной. Я не только исполнял свои обычные обязанности офицера разведки, но примерно шесть раз внедрялся в среду немецких пленных под видом немца. А если свежих пленных не было, я отправлялся в лагерь военнопленных глубоко в тылу во Франции, где пленные немцы занимались различными тыловыми работами. В таких лагерях, конечно, нельзя было получить много информации, но я думал о больших делах, и хотел с помощью мелких деталей выяснить, что мои предположения правильны. Я хотел влезть в шкуру немецкого солдата. Я знал его язык, но хотел выучить его современный разговорный сленг. Образованный англичанин, попавший во время войны в британскую армию, вначале понимал не более двух слов из трех, которые слышал у себя за спиной. Таким образом, от этих пленных я узнавал сленг, технические термины и значение сокращений, а также — и это было самым важным — самые современные и самые популярные ругательства. То, что моя деятельность была успешной, доказывает внезапное присвоение мне звания капитана и перевод в разведывательное управление Первой армии, которой командовал сэр Дуглас Хейг, ставший позднее Главнокомандующим. Именно в штабе Первой армии я впервые услышал о подготовке того, что впоследствии было названо битвой за Лоос.