Шпион, который спас мир. Том 1 - [93]

Споры о тестировании, в сущности, подразумевали споры о надежности и искренности Пеньковского. Во время второго раунда лондонских встреч — десять заседаний, более сорока часов — Вашингтон тщательнейшим образом занимался Пеньковским. Вашингтон и Лондон столкнулись с серьезной проблемой: надо было перевести и распространить весь предоставленный им материал. Получатели должны были немедленно дать материалу оценку, нельзя было допустить его рассекречивания, но в то же время распространение этой информации в разведывательном сообществе и высших кругах правительства было необходимо для максимально эффективной работы.

Президент Кеннеди не очень-то жаловал Аллена Даллеса (директора ЦРУ с февраля 1953 года) после поражения на Плайя Хирон (апрель 1961 года). Хотя Кеннеди принял вину на себя, Даллесу недолго оставалось занимать этот пост, и он это знал. Кеннеди возложил ответственность за поражение на Даллеса и заместителя начальника оперативного отдела Ричарда Биссела и попросил их уйти в отставку^{321}. Потом началось дело Пеньковского. Даллес был профессионалом, его высоко ценили, и он решил показать президенту, как умеет работать Управление, и завершить свою карьеру на высокой ноте.

Даллес, как всегда, был осторожен в оценке информатора и переданного им материала. Несколько разочаровав специалистов советского отдела, он вызвал эксперта по СССР из Управления информации, так называемого открытого подразделения ЦРУ. У Управления информации не было тайных агентов в этой сфере, и они пользовались услугами аналитиков, чтобы исследовать и классифицировать отчеты.

Прокомментировать материалы нового советского информатора попросили молодого советолога бюро ОРВ Реймонда Л. Гартхоффа. Даллес хотел знать, что Гартхофф думает о ценности информации и ее распространении в сообществе. Гартхофф считал, что информация по ракетам и ракетным войскам, по всей видимости, истинна и что частично это можно доказать. Но часть информации была совсем новой, и подтвердить ее было невозможно, хотя Гартхофф сказал, что она «вполне пригодна». Он сообщил Даллесу, что некоторые материалы «вроде бы не совпадают с нашими данными, что заставляет задуматься. Если информатор честен, эти материалы чрезвычайно важны, и их необходимо распространить».

В 1990 году Гартхофф вспоминал, что первое время Даллес относился к информации настороженно и задумывался «о том, как воспримут информатора и как ЦРУ отнесется к распространению информации, с которой, кажется, не все в порядке. Но, безусловно, его основной целью было узнать информатора получше; как разведаналитик, я мог сообщить ему больше, чем оперативник.

Я предложил директору распространить информацию, учитывая, что информатор обладает обширными знаниями по ряду вопросов; так он и поступил. При оценке материала необходимо было это учитывать, но источник оказался надежным»^{322}.

Джеймсу И. Энглтону, главе контрразведки ЦРУ, ответственному за выявление агентов КГБ внутри страны и за рубежом, предстояло вынести решающую оценку. Весной 1961 года Даллес хорошо отзывался об Энглтоне, твердо рассчитывая на его помощь в оценке Пеньковского. Мори, пытаясь добиться того, чтобы Пеньковскому поверили, 30 июня 1961 года встретился с Энглтоном.

Мори написал об этом разговоре. Он процитировал Энглтона: «Вне сомнений, это одно из важнейших за многие годы дел». Энглтон сообщил Мори, что частично ознакомился с расшифровкой лондонских встреч и полностью убедился в честных намерениях агента и ценности переданной им информации. В результате Энглтон заключил, что невозможно сохранить имя информатора в тайне, передав основным потребителям отчеты, по которым можно было бы догадаться о ценности всего переданного материала. Мори отметил, что, по словам Энглтона, «основным потребителям информации нельзя сообщить всего, но чрезвычайно важно, чтобы президент во время берлинского кризиса узнал об этом деле все и смог извлечь из этого выгоду».

Энглтон настоятельно рекомендовал, чтобы президент прочел расшифровку встреч агента с группой в Лондоне. Он сказал:

— Значение этой операции можно понять, лишь читая стенографический отчет. Расшифровка показала, что у агента широчайший доступ к секретной информации, что увеличивает ценность его сообщений, — человек, который выносит официальное решение по берлинскому вопросу, обязан это прочитать.

Рассматривая вероятность дезинформации, Мори заметил, что, как ему кажется, общий масштаб информации столь велик, что в рамках одной операции дать ложные сведения по всем затронутым вопросам практически невозможно.

«Я добавил, — прокомментировал Мори, — что, если русская разведслужба попытается начать против нас обманную операцию, подсовывая нам всяческую военную, техническую, контрразведывательную, политическую и тому подобную дезинформацию, которую передавал „Герой“, она бы неминуемо запуталась, поскольку едва ли им известно, что именно из этой информации мы знаем наверняка. Сложность и разнообразие материалов, которые „Герой“ дает в своих безусловно достоверных отчетах, мне кажется, — лучшая гарантия против обмана».