Шпион, которому изменила Родина - [12]

Рядом лежал пожилой солдат, тоже раненный в живот. Лицо его было желто-серым, как у покойника. Пуля, оставив на теле крохотное лиловое пятнышко, застряла внутри. Шансов выжить у пего было не много. Вокруг раненых вилось огромное количество мух и слепней. Особенно они досаждали тяжелораненым. Насекомые облепляли лица, набивались в рот, нос, открытые раны. Одни солдат еще пытался языком выталкивать мух изо рта. Они выбирались оттуда, но тут же заползали обратно. Вскоре и эти слабые движения языка прекратились…

Раненые все прибывали. Их подвозили на крестьянских повозках, запряженных тощими лошадьми, вероятно, взятыми в ближайших селах.

Подъехало несколько легковых машин. Из них вышли щеголеватые эсэсовские офицеры с кокардами в виде черепа на фуражках. Один из них, окинув взглядом огромную массу пленных и гору трофеев, сказал, обращаясь к остальным: «Жаль, что маршал Тимошенко не присутствует при этом. В знак благодарности за такой весомый вклад в нашу победу фюрер зарезервировал ему рыцарский крест!..» — Я готов был провалиться сквозь землю от стыда и позора. Был уверен, что маршал Тимошенко уже пустил себе пулю в лоб. Но, как выяснилось позднее, он оказался дважды Героем Советского Союза, и его звонкое имя было присвоено одной из военных академий!..

Но вернемся к ходу событий на грешной земле.

С помощью громкоговорителя офицер СС объявил на ломаном русском языке:

— Евреям и комиссарам, выйти вперед!..

Вышли человек двадцать. Посчитав, что этого недостаточно, несколько эсэсовцев прошли вдоль рядов пленных, выталкивая вперед тех, кто, по их мнению, должен был выйти добровольно. Комиссаров сразу же увели, а евреям — их было девять — дали лопаты и приказали копать яму рядом с тем местом, где лежали мы — раненые.

Тем временем появился врач в офицерской форме. С помощью пленных санитаров он начал осмотр раненых. В руках у него был стек, которым жокеи подгоняют лошадей. Концом этого стека он открывал или ощупывал раны. По его указанию одним делали перевязки, других тут же клали на повозки и увозили, третьих оставляли лежать, не оказывая никакой помощи. Шла квалифицированная сортировка: на тех, кто еще может сгодиться, и тех, кого в отходы. Дошла очередь и до меня. Я размотал бинт. Врач стеком отвел разорванную штанину и жестом приказал согнуть и разогнуть ногу. Тут он обратил внимание на еще свежий шрам от первого ранения разрывной пулей.

— А это что такое? — спросил он по-немецки, больше обращаясь к самому себе.

— Июль сорок первого, оборона Днестра, — также по-немецки ответил я.

Врач изумленно посмотрел на меня и спросил:

— Откуда ты знаешь язык? Почему такое произношение?

Я ответил, что немецкий изучал в школе. Не стал объяснять, что это была за школа. Врач хотел еще что-то спросить, но в это время лежащий рядом раненый попросил пить.

— Чего он хочет? — спросил врач.

— Он просит пить. Его, так же как и всех нас, мучает жажда, — сказал я, хотя и не очень надеялся, что мои слова примут во внимание. Но, к удивлению, врач тут же распорядился, и раненым дали напиться. Утолив жажду, кто-то сказал:

— Теперь можно и помирать.

— Да уж скорей бы прикончили. Сил больше нет терпеть, — со стоном отозвался раненный в живот.

— Ничего, ребята, еще повоюем, — подбодрил другой.

— Да гори оно все синим пламенем! — выкрикнул кто-то. — Думаешь, они с нами возиться будут? Вон, могилу-то роют.

Яма действительно уже достигла размеров, позволяющих захоронить в ней не один десяток. Видны были уже только головы копающих. Эсэсовец с автоматом

на груди подгонял их. Затем он приблизился к краю ямы и, уперев приклад автомата в живот, дал короткую очередь. Из ямы раздались крики, потом стоны. К яме подошли офицеры Они вытащили пистолеты, и каждый всадил по пуле в тела на дне ямы. Смолкли и стоны Все было кончено

Санитары слегка присыпали землей тела убитых и стали стаскивать в ту же могилу умерших от ран Живых пока не тронули. Могила еще не была заполнена. Прозвучала новая команда. Заработали лопаты, и вскоре над братской могилой образовался невысокий холмик, аккуратно выровненный санитарами. Когда закончилась и эта работа, гусеничный бронетранспортер утрамбовал и сравнял свеженасыпанный холм с землей.

После этого на бронетранспортер взобрался офицер. Он обратился с речью к пленным, возвестив о том, что война, развязанная комиссарами и евреями, для них уже окончена, и скоро всех распустят по домам. Офицер еще что-то говорил об освобождении всей Европы от коммунизма, но его слова не доходили до моего сознания. Перед глазами стояла только что виденная расправа.

Закончилась речь нацистского оратора Пленных построили в шеренги по двадцать человек. Образовалась необозримая колонна. Раненые оставались на месте. Кто-то сказал:

— Ну все, ребята. Их уведут, а нас прикончат.

Но, видно, и на этот раз нам не суждено было умереть.

Тех, кому сделали перевязки, погрузили на повозки, и вся огромная людская масса неуклюже тронулась в путь, постепенно заполняя все неоглядное пространство.

Эту нескончаемую колонну повели по не паханным и паханным полям. Десятки и сотни тысяч ног так утрамбовали землю, что лошади везли свои нагруженные раненными повозки, словно по накатанному шляху Это чудовищное шествие обходило деревни и огибало перелески. Да и по ширине своей не могло вместиться оно ни в одну деревенскую улицу, ни в одну лесную просеку.