Шпион - [98]

С тех пор единственный, кто мог знать, куда пятнадцать лет назад исчез О'Ши, нигде не показывался. Однако в агентстве скопилось достаточно отчетов, указывающих на то, что он еще жив и вряд ли мог покинуть Адскую кухню.

Где Глазник О'Ши — совсем другое дело. Все, кто старше тридцати лет, слышали его имя. Никто не видел его уже пятнадцать лет. Некоторые слышали, что он вернулся. Никто не признался, что видел его. Но Белл понимал, что человек, которого Томми Томпсон описал как «щеголя с Пятой авеню», может ночевать и столоваться, где захочет.

45

— Такси, сэр? — спросил швейцар «Уолдорф-Астории», когда гость в цилиндре и непромокаемом зеленом пальто вышел из отеля.

— Я прогуляюсь, — ответил Глазник О'Ши.

Размахивая тростью с украшенным драгоценными камнями набалдашником, он зашагал по Пятой авеню, останавливаясь, словно турист, чтобы рассмотреть здания и заглянуть в витрины. Убедившись, что за ним не следят, он через большую готическую арку перед зданием вошел в собор Святого Патрика. В проходе преклонил с привычной легкостью колено, бросил несколько монет в церковную кружку и зажег свечу. Потом запрокинул голову и стал разглядывать рисунки оконных витражей, подражая гордому прихожанину, который внес достойный вклад в благополучие собора.

С тех пор как Исаак Белл взял Томми Томпсона, О'Ши понимал, что все ван дорны Нью-Йорка, а с ними двести железнодорожных полицейских и черт знает сколько платных осведомителей охотятся на него или будут охотиться. Из собора он вышел через черный ход, по дощатому настилу и лесам, где каменщики возводили часовню Святой Девы, и прошелся по Мэдисон-авеню.

Он шел вверх по Мэдисон, по-прежнему проверяя, не следят ли за ним, свернул на Пятьдесят пятую улицу и зашел в отель «Сент-Реджис». Выпил в баре и поболтал с барменом, которому всегда давал щедрые чаевые, при этом продолжая наблюдать за вестибюлем. Потом дал денег коридорному, и тот выпустил его через черный ход.

Несколько мгновений спустя он вошел в отель «Плаза». Остановился в зале «Палм-Корт» в центре первого этажа. Вокруг за маленькими столиками пили чай матери с детьми, тетями и племянницами, и там и сям проходили пожилые джентльмены, зачарованные юными девушками. Метрдотель низко поклонился.

— Ваш обычный столик, герр Райкер?

— Спасибо.

Обычный столик герра Райкера позволял ему следить за всем вестибюлем, в то же время оставаясь в укрытии, за пальмами в кадках, которые заставили бы остановиться доктора Ливингстона и Генри Стенли.

— Ваша подопечная присоединится к вам?

— Надеюсь, — ответил он с учтивой улыбкой. — Скажите официанту, что нам нужны только сласти. Никаких маленьких сэндвичей. Только торт и мороженое.

— Конечно, герр Райкер. Как всегда, герр Райкер.

Кэтрин, как обычно, опаздывала, и он использовал это время, чтобы подготовиться к разговору. Он знал, что разговор будет трудным. И когда она вышла из лифта, чувствовал, что готов. Ее нарядное платье для чаепитий напоминало облако голубого шелка, под цвет глаз, и подчеркивало цвет волос.

О'Ши встал, когда она подошла к столику, взял ее руку в перчатке и сказал:

— Вы прекраснейшая из девушек, мисс Ди.

— Спасибо, герр Райкер.

Кэтрин Ди улыбнулась, на ее щеках появились ямочки. Но, усевшись, она посмотрела ему прямо в лицо и сказала:

— Ты выглядишь очень серьезным — как и пристало опекуну с подопечной. В чем дело, Брайан?

— Очень уважающие себя так называемые «воины добра», которые утверждают, будто ведут «войну за добро», с глубоким презрением называют меня наемником. Я усматриваю в этом признание своего интеллекта. Ведь для наемника война заканчивается, когда он говорит, что она окончена. Он выходит из нее победителем.

— Надеюсь, ты заказал не чай, а виски, — сказал она.

О'Ши улыбнулся.

— Да, знаю, я разболтался. Я пытаюсь сказать тебе, дорогая, что игра подошла к концу.

— Что это значит?

— Пора исчезнуть. Мы уйдем — и заложим основы своего будущего — с таким грохотом, что они никогда его не забудут.

— Куда уйдем?

— Туда, где нас будут ценить на вес золота.

— Нет, не в Германию!

— Конечно, в Германию. Какая демократия способна нас принять?

— Мы могли бы отправиться в Россию.

— Россия — это пороховая бочка в ожидании спички. Я не собираюсь забирать тебя из огня в революцию.

— Ах, Брайан…

— Мы будем жить по-царски. Мы будем очень богаты, и ты выйдешь замуж за отпрыска королевской… Что случилось? Почему ты плачешь?

— Я не плачу, — ответила она с глазами, полными слез.

— В чем дело?

— Я не хочу замуж за принца.

— Может, согласишься на прусского князя с тысячелетним замком?

— Прекрати!

— У меня есть один такой на примете. Он красив, относительно умен, учитывая его происхождение, и удивительно мягок. Его мать может показаться утомительной, зато есть конюшня, полная чистокровных арабских лошадей, и летний дом на Балтике, где девушка может сколько угодно плавать под парусом. Даже готовиться к олимпийским соревнованиям по яхтенному спорту… Почему ты плачешь?

Кэтрин Ди положила на стол маленькие сильные руки и чистым, ясным голосом сказала:

— Я хочу выйти за тебя.

— Кэтрин, голубушка, милая моя. Это все равно что выйти за родного брата.