Шпион - [2]
Кое-кто перестал у нас бывать. Иные просили нас не заходить к ним, дабы не навлечь подозрения в общении с коммунистами. Дядя же, несмотря на смирение, был даже несколько горд:
— Да-с… Личного шпиона приставили. Записывает малейшее движение. Опасным находят для японского правительства.
Нам очень хотелось познакомиться со шпионом поближе. Другой такой случай когда еще наживешь. Но тетя категорически запретила всякие попытки вступать с ним в разговор.
— Это ему повредить может. Человек на жаловании. Долго ли, обвинят в дружеских сношениях с нами, вот службу-то и потеряет…
Дело шло к зиме. Становилось холодно. У тети болело сердце: шпион был плохо одет. Дядя начал увлекаться Псалтирью. Учил ее вовсю наизусть. Восхищался и плакал. Он приобрел привычку непрестанно шептать стихи псалмов и, углубленный во внутреннее их созерцание, он не шел, а летел, как птица, по городу, по кладбищу и окружающим полям. Шпион начал приметно худеть. Частенько тетя встречала дядю укором:
— Андрей Петрович, Бога побойся! Опять долго гулял: загоняешь мальчишку. Просила я тебя: погуляй немножко, да не бегай… Ходил бы шажком!
— Виноват. Привычка. Забываю.
И прежде чем запереть входную дверь, тетя еще раз бросала соболезнующий взгляд на шпиона:
— Сидит, записывает… Господи, ведь простудится мальчишка. Жалованье, верно, крохотное. Японцы гроши платят. А он, может быть, мать кормит… сестер, братьев… Может и бабушка еще жива. У семьи за него, верно, как сердце болит…
И тетя вытирала слезы. Зима была суровая. Шпион ходил в полуботинках и легком драповом пальто. Мы серьезно беспокоились о его здоровье.
— Если б знать, что ему лучше: ходить или сидеть? — говорила тетя.
— Без движения, пожалуй, хуже. Но с другой стороны, двигаясь, он потеет и потом сидит на холоде опять без движения. О, Господи, верный способ схватить воспаление легких! Ну, сходи погуляй! — говорила она дяде. — Только помни: шажком, на полчасика, иди по подветренной стороне.
И дядя послушно шел «прогуливать шпиона». Мы старались сократить его «рабочие часы». Вечером, запирая дверь, тетя говорила громко:
— Ну, теперь спать. Больше никуда сегодня не пойдем. И дверь на цепочку запираю.
А войдя в дом, добавляла:
— Пусть уходит с Богом. Да не сидите в столовой, свет видно из окна, не уйдет еще. Будем сидеть в кухне.
Перед Рождеством поднялись ветры и метели. Шпион был покрыт инеем. Он казался серым и сверкал на солнце. Он не мог сидеть спокойно и беспрестанно двигал ногами. Тетя стала повсюду ходить с дядей.
— Хоть ради меня будешь ходить медленно. Ведь замучил человека.
А дядя шептал 50-ый псалом:
«Помилуй мя, Боже… Яко беззаконие мое аз знаю… и грех мой предо мною есть выну»…
Выйдя из дома, тетя кричала, якобы нам:
— К Чурину идем, на Пристань, — и сразу домой!
Делая покупки, она просила дядю стоять у входа на видном месте, чтобы шпион не беспокоился, и сама все старалась увидеть, за окном ля шпион. Увидев, она махала руками, чтобы знал: здесь, мол, мы, здесь.
Один раз они потеряли шпиона на базаре. Оглядывались, оборачивались, не могли найти. Нет, как нет!
— Господи, что теперь ему будет? Прогонят его японцы. Потеряет службу. Скажут, не умеет шпионить…
Они долго искали шпиона по базару и улицам. Тетя громко кричала, как бы разговаривая с дядей, — авось, голос услышит, на голос придет… Выбившись из сил, возвращались домой на извозчике, — и тут, напротив дома, увидали шпиона. Он растерянно топтался у входной двери. Тетя страшно обрадовалась.
— Слава Богу! нашелся! — и закричала: — Вот мы и дома! С базара приехали!
На Сочельник шпион явился обмотанный коричневым вязаным шарфом. Тете шарф понравился:
— Мама шпионова, видно, хорошая рукодельница. Как связано! Надо бы снять узор. На будущий год я Андрею Петровичу свяжу такой же шарф.
В первый день Рождества никуда не ходили: пусть совсем отдохнет. Возмущались японцами: ну, и условия труда! Никаких отпусков, даже ради такого праздника. На второй день пришла печальная весть: шпион был нездоров. Он кашлял. Он уже не двигал ногами, а сидел неподвижно, уткнувшись лицом в шарф. По временам сильный приступ кашля подбрасывал его со скамейки, а затем он снова погружался, в неподвижность. Из-за двойных рам не слыхали звуков кашля и в окно могли только видеть страдания шпиона. То и дело кто-либо подходил к окну и докладывал: сидит! кашляет! сидит!
— Замерзнет человек! Грех-то какой! — говорила тетя. — Прямо у нашего дома скончается!
И затем тихо, покаянным тоном добавляла:
— Одно смущает мою душу: вдруг он заболел именно оттого, что я не пустила Андрея Петровича гулять на первый день. Шпион был без движения. Если это так — моя вина. Ужасно!
И она рассеянно внимала дяде, который читал:
«Если станет тебя крушить зависть, вспомни, что мы все члены есьмы Христовы — и успокоишься! Если станет одолевать тебя гордыня, то вспомни, что она губит весь твой труд — и успокоишься! Если берет сердце твое желание уничтожить ближнего, то вспомни, что за это Бог предаст тебя в руки врагов твоих — и успокоишься. Если красота телесная влечет сердце твое, вспомни об умерших уже, куда они отошли — и успокоишься».
Эта удивительная книга рассказывает о вере и стойкости, о духовной жизни и открытости к людям, о патриотизме и о любви. Роман «Дети», продолжение романа «Семья», был издан в 1958 году во Франкфурте-на-Майне, в Германии.
Фёдорова Нина (Антонина Ивановна Подгорина) родилась в 1895 году в г. Лохвица Полтавской губернии. Детство её прошло в Верхнеудинске, в Забайкалье. Окончила историко-филологическое отделение Бестужевских женских курсов в Петербурге. После революции покинула Россию и уехала в Харбин. В 1923 году вышла замуж за историка и культуролога В. Рязановского. Её сыновья, Николай и Александр тоже стали историками. В 1936 году семья переехала в Тяньцзин, в 1938 году – в США. Наибольшую известность приобрёл роман Н. Фёдоровой «Семья», вышедший в 1940 году на английском языке.
Нина Федорова (настоящее имя—Антонина Федоровна Рязановская; 1895—1983) родилась в г. Лохвице Полтавской губернии, а умерла в Сан-Франциско. Однако, строго говоря, Нину Федорову нельзя назвать эмигранткой. Она не покидала Родины. Получив образование в Петрограде, Нина Федорова переехала в Харбин, русский город в Китае. Там ее застала Октябрьская революция. Вскоре все русские, живущие в Харбине, были лишены советского гражданства. Многие из тех, кто сразу переехал в Россию, погибли. В Харбине Нина Федорова преподавала русский язык и литературу в местной гимназии, а с переездом в США — в колледже штата Орегон.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Фёдорова Нина (Антонина Ивановна Подгорина) родилась в 1895 году в г. Лохвица Полтавской губернии. Детство её прошло в Верхнеудинске, в Забайкалье. Окончила историко-филологическое отделение Бестужевских женских курсов в Петербурге. После революции покинула Россию и уехала в Харбин. В 1923 году вышла замуж за историка и культуролога В. Рязановского. Её сыновья, Николай и Александр тоже стали историками. В 1936 году семья переехала в Тяньцзин, в 1938 году – в США. Наибольшую известность приобрёл роман Н. Фёдоровой «Семья», вышедший в 1940 году на английском языке.
Фёдорова Нина (Антонина Ивановна Подгорина) родилась в 1895 году в г. Лохвица Полтавской губернии. Детство её прошло в Верхнеудинске, в Забайкалье. Окончила историко-филологическое отделение Бестужевских женских курсов в Петербурге. После революции покинула Россию и уехала в Харбин. В 1923 году вышла замуж за историка и культуролога В. Рязановского. Её сыновья, Николай и Александр тоже стали историками. В 1936 году семья переехала в Тяньцзин, в 1938 году – в США. Наибольшую известность приобрёл роман Н. Фёдоровой «Семья», вышедший в 1940 году на английском языке.
Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но всё же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии.
Неизданные произведения культового автора середины XX века, основоположника российского верлибра. Представленный том стихотворений и поэм 1963–1972 гг. Г. Алексеев считал своей главной Книгой. «В Книгу вошло все более или менее состоявшееся и стилистически однородное из написанного за десять лет», – отмечал автор. Но затем последовали новые тома, в том числе «Послекнижие».
Биография А Фадеева, автора «Разгрома» и «Молодой гвардии», сложна и драматична. И хотя к этой теме обращались уже многие исследователи, И. Жукову удалось написать книгу, предельно приближающую читателя к тем событиям и фактам, которые можно считать основополагающими для понимания и личности самого Фадеева, и той эпохи, с которой неразрывно связана его жизнь.
За годы работы Стэнли Кубрик завоевал себе почетное место на кинематографическом Олимпе. «Заводной апельсин», «Космическая Одиссея 2001 года», «Доктор Стрейнджлав», «С широко закрытыми глазами», «Цельнометаллическая оболочка» – этим фильмам уже давно присвоен статус культовых, а сам Кубрик при жизни получил за них множество наград, включая престижную премию «Оскар» за визуальные эффекты к «Космической Одиссее». Самого Кубрика всегда описывали как перфекциониста, отдающего всего себя работе и требующего этого от других, но был ли он таким на самом деле? Личный ассистент Кубрика, проработавший с ним больше 30 лет, раскрыл, каким на самом деле был великий режиссер – как работал, о чем думал и мечтал, как относился к другим.
Содержание антологии составляют переводы автобиографических текстов, снабженные комментариями об их авторах. Некоторые из этих авторов хорошо известны читателям (Аврелий Августин, Мишель Монтень, Жан-Жак Руссо), но с большинством из них читатели встретятся впервые. Книга включает также введение, анализирующее «автобиографический поворот» в истории детства, вводные статьи к каждой из частей, рассматривающие особенности рассказов о детстве в разные эпохи, и краткое заключение, в котором отмечается появление принципиально новых представлений о детстве в начале XIX века.
Николай Гаврилович Славянов вошел в историю русской науки и техники как изобретатель электрической дуговой сварки металлов. Основные положения электрической сварки, разработанные Славяновым в 1888–1890 годах прошлого столетия, не устарели и в наше время.