Шпион его величества - [51]

По моему счастливому виду его величество сразу понял: что-то произошло, и это «что-то» не совсем печальное, скорее наоборот. Но государь и виду не подал и не стал ни о чем расспрашивать меня, видимо, ожидая, что я сам обо всем ему поведаю.

Когда же я торопливо передал Александру Павловичу спешную и при этом довольно-таки неожиданную, совершенно непредвиденную новость, сообщенную мне сыном аптекаря, то Александр Павлович, довольно улыбаясь, сказал мне тут же, буквально ни минуты не раздумывая:

– Да, Санглен! На территории герцогства Варшавского Бонапарт свой бой проиграл, это несомненно, и как проиграл: оглушительно, с треском. Знаешь, отставку барона Биньона я ставлю тебе в личную заслугу. Молодец! А ведь Биньон – сильный противник, и притом сам Бонапарт, со своей исключительной любовью к шпионам, направлял его действия, перестроил работу всего варшавского бюро. Им ничего не помогло, все их усилия оказались тщетными, и вот ныне – форменная катастрофа.

Так прямо и сказал мне наш государь император. В этих самых словах. Я все в точности запомнил.

Еще бы не запомнить таких слов! Александр Павлович их не каждый день, почитай, раздает. Его величество изысканно вежлив, галантно комплиментарен, но в деловых отношениях похвалу он просто так не отпустит.

Что ж, теперь министру Балашову, любезнейшему нашему Александру Дмитричу, уж точно придется прикусить губу.

Хе-хе, если он не скажет, конечно, что это именно его успехи вынудили Бонапарта отправить своего варшавского резидента в отставку.

Да, с Балашова станется! Он страсть как любит приписывать себе чужие заслуги. Но его величество-то знает, кто на самом деле одолел барона Биньона, кто ловил в Вильне агентов Бонапарта.

Поговорив еще минут с двадцать (естественно, беседа между нами шла исключительно об отставке барона Биньона), мы с императором спустились на нижний этаж, зашли в кабинет к Барклаю-де-Толли, что-то в большой задумчивости вычерчивавшему на карте.

При нашем появлении он тут же вскочил и застыл без движения, не шевеля ни единым мускулом, но во взгляде его читался немой вопрос. Видимо, он мучительно разгадывал причину нашего столь неожиданного появления.

После приветствия и нескольких совершенно малозначащих общих вопросов Александр Павлович остановился, сделал паузу, взял меня за руку, подвел к неподвижно и выжидательно стоявшему в глубине своего огромного кабинета главнокомандующему и торжественно сказал ему при этом:

– Михаил Богданович! Любезнейший! Можешь поздравить де Санглена. А заодно поздравь и меня, и себя, и вообще всех нас. В одном бою мы одолели Бонапарта – в шпионском.

Напряжение тут же слетело с лица главнокомандующего (кажется, он боялся, что мы пришли с дурными вестями), и он довольно рассмеялся.

Рассказав вкратце Барклаю-де-Толли о сути происшедших перемен, государь потом медленно и раздумчиво добавил, как бы размышляя вслух (в эти минуты его величество говорил чрезвычайно тихо, но зато при этом предельно четко, даже как-то чеканно):

– Все-таки это был правильный выбор – прикомандировать тебя к военному министерству и отдать под твое начало всю высшую воинскую полицию империи, хотя многие меня отговаривали, и как еще отговаривали (имей в виду, Санглен, что в их числе был отнюдь не один Балашов). Но теперь-то совершенно очевидно: я был прав, что не послушался их всех, исключительно прав.

Затем государь вдруг неожиданно повернулся в сторону Барклая-де-Толли и спросил, глядя на него в упор (я обратил внимание, что выражение его льдистых голубых глаз в этот миг было пронзительно-пронизывающим, по-настоящему испытующим):

– Граф, скажи-ка напрямую мне: а доволен ли ты нашим Сангленом? Работенка-то у него непростая (полагаю, далеко не всякий с такой и сладит?!). Как ты полагаешь, он справляется? Жду от тебя, Михаил Богданович, трезвой, продуманной оценки. У меня есть свое собственное мнение, но я хочу услышать твое. Что ты сам думаешь о работе высшей воинской полиции при особе военного министра?

Как только императором были заданы сии вопросы, мне кажется, даже остроносая лысая макушка главнокомандующего тут же радостно засветилась.

Барклай-де-Толли покинул свое место в глубине кабинета, занятое было в выжидательной позиции «Что же будет? с чем пожаловал император?», подошел к нам поближе и чрезвычайно прочувствованно проговорил, обращаясь к Александру Павловичу, а на меня даже не глядя, как будто меня тут и не было вовсе.

Главнокомандующий даже не проговорил, а выкрикнул, сделав это как бы на одном дыхании и без всякой тени раздумий – решительно, предельно твердо, спокойно:

– Еще бы, ваше величество! Конечно, он справляется! И еще как! Вообще я каждодневно убеждаюсь в том, что Яков Иваныч де Санглен – поистине находка для нас. Он ведь в кратчайшие сроки, в течение всего одного месяца, смог разыскать агентов, кои явились подлинным спасением для Российской империи в эти тяжелые дни приближающихся испытаний. Бонапарт всюду хотел насадить шпионов, и ему не удалось это только благодаря нашему противодействию. За время вашего пребывания в Вильне начальник высшей воинской полиции совершил поистине невозможное в этом отношении. Данное обстоятельство никакому сомнению не подлежит, оно бесспорно.