Шпион - [92]

– Джеймс, очнись, – тихо произнесла она. – Это всего лишь сон.

Джеймс был в ловушке. Связанный и беспомощный, голодный, он чувствовал, как его силы тают и растет охвативший его страх. Жаркие волны накатывали на него, оставляя на его теле липкую грязь. Камера, где он лежал связанный, была крохотной. Стены грозили его раздавить.

Открылась дверь, которой прежде не было, и Джеймс понял, что это означает. Сердце учащенно билось, словно он долго бежал.

Страдание.

Существовали только черные глубины боли и отвратительное осознание собственной беспомощности. Он восставал против этой уязвимости и безуспешно боролся с ней.

Пришла она. Обвила его, как змея, ее острый длинный язык выполз изо рта и коснулся его губ, его груди, его естества.

– Ты мой, – шипела она. – Ты всегда будешь моей марионеткой, а я всегда буду твоей любовни-т-тс-се-ей.

Тошнота отвратительным горьким комком подступила к горлу, выворачивая внутренности. Из окружающего мрака возникали знакомые липа. Уэдерби. Апкерк. Рен Портер. Его товарищи с мрачным осуждением наблюдали за тем, как она ласкает его.

«Нет! Я не ее любовник! Я не сдавал вас ей! Я этого не делал!» Он хотел крикнуть, но не мог издать ни звука. Друзья, отвернувшись от него, исчезали во мраке, лишая Джеймса даже своего презрения. Он остался один.

Наедине с ней.

Прохладные руки коснулись его лица. Она расправилась с его путами – они исчезли.

В чистом мерцании свечи виднелось лишь озабоченное лицо Филиппы.

Он, должно быть, напугал ее, поскольку она резко отшатнулась.

– Ты проснулся, Джеймс?

Джеймс кивнул, тяжело вдохнув. Стиснув зубы, он со свистом выдохнул, стараясь вместе с воздухом избавиться от остатков ночного кошмара. Химера окончательно растворилась в полумраке комнаты, и он сумел выдавить слабое подобие улыбки.

– Это… это было очень любезно с твоей стороны, спасибо.

Он сел на кровати, спустив ноги на пол. Филиппа опустилась, на корточки и чуть подняла свечу, чтобы видеть его лицо. Он взял у нее подсвечник и поставил его на пол между своей кроватью и постелью Робби.

Слабый свет осветил лишь скомканные простыни и подушку, на которой остался только след от головы мальчика. Постель была пуста.

– Робби!

Филиппа положила ладонь на его обнаженную руку.

– Ш-ш. Он в моей комнате и спокойно спит. Разве это не замечательно? – Она улыбнулась. – Ты его разбудил.

Это было больше чем замечательно. Ради этого стоило пережить тысячу кошмаров.

– Он… пришел в себя?

Своей широкой ладонью он накрыл ее руку и сжал, делясь своим ликованием, пожалуй, с единственным человеком в мире, который мог не только понять это ликование, но и разделить его. Не проронив ни слова, она ответила несмелым пожатием. Так они сидели, на какой-то миг забыв обо всех своих разногласиях.

Наконец Филиппа заговорила:

– Твой сон… он, вероятно, был ужасен. Ты никак не мог проснуться.

Джеймс посмотрел ей в глаза.

– Боюсь, это был не сон. Скорее воспоминания.

Она высвободила руку, но мгновение спустя их пальцы снова сплелись.

– Агата рассказала мне, что ты много месяцев провел в плену.

– Это так.

Она продолжала серьезно и сочувственно смотреть на него.

– Тем не менее ты поправился.

– Но крайней мере внешне.

Возможно, дело было в полумраке, царившем в комнате, и его одиночестве, возможно, в ее глазах, в которых не было ни тени осуждения, но неожиданно для самого себя он признался ей в том, в чем боялся признаться даже себе.

– Не думаю, что я окончательно пришел в себя.

– Объясни!

– Я помню, каким я был, но теперь я совсем не тот. Я боюсь сойти с ума.

Она рассмеялась.

Он отшатнулся, обиженный.

– Я абсолютно серьезен, Филиппа!

Она закрыла ему рот ладонью и погрозила пальцем.

Пытаясь справиться со своим смехом, Филиппа порывисто вздохнула.

Джеймс стиснул челюсти. Право, она вызывает такое же раздражение, как и Агги! Он рассказал ей о своих страхах, а что же услышал в ответ? Хохот!

Она вытерла глаза.

– Прости, Джеймс. Просто я ожидала, что ты скажешь: «Я болен», или «Моя душа истекает кровью», или что-то в этом роде. – Она сдавленно хихикнула. – Но сумасшествие? Об этом тебе следует волноваться меньше всего.

– Почему ты так думаешь?

– Во-первых, потому, что ты самый здравомыслящий человек из всех, кого я когда-либо встречала. А во-вторых, люди, которые действительно теряют рассудок, как правило, считают, что они в здравом уме.

– Но эти кошмары, это мрачное настроение? Что это, если не начало безумия?

Она покачала головой.

– Думаю, ты очень опечален потерей друзей. Ты не позволил себе их оплакать, но не можешь простить себя.

– Как я могу простить себя, если предал своих друзей? Я убил их всех!

– Нет, не ты. Их убили французские шпионы. Те самые, которые похитили тебя и в течение нескольких месяцев держали в плену. – Она отвела взгляд. – Я спрашивала Агату. Ты не предавал своих товарищей. У тебя могли похитить информацию, вырвать ее угрозами или пытками, но вины твоей в этом было бы не больше, чем вины Робби в его сиротстве.

Она подвинулась ближе и взглянула ему в глаза. Потом взяла его лицо в ладони, так что он вынужден был смотреть на нее.

– Оплакивай своих товарищей. Свою неудавшуюся любовь. Но избавься от чувства вины. Не живи прошлым. Многим людям и прежде всего тебе самому необходимо смотреть в будущее.