Шпион - [90]

Филиппа подняла дневник в руках и провела кончиками пальцев по тисненому рисунку на его обложке.

– Полагаю, отец больше беспокоился о том, чтобы до Апкерка в целости и сохранности добралась я, – произнесла Филиппа.

Джеймс следил за движением ее пальцев, околдованный их изяществом. Его кожу все еще пощипывало от ее нежных прикосновений.

Джеймса бросило в жар, и он дернул жесткий накрахмаленный воротничок. От него не ускользнуло, что Филиппа заметила, как он исподтишка наблюдает за ней, и улыбнулась.

– Если ваш отец желал лишь вашей безопасности, значит, он утаил информацию, которая могла бы помочь Апкерку понять шифры французов. – Джеймс усмехнулся, увидев, как побледнела Филиппа. – Один-ноль.

Фишер попытался было протестовать, но Филиппа подняла руку.

– Нет, мистер Фишер. Мистеру Каннингтону необходимо излить свой гнев, так что некоторое время нам придется потерпеть.

Она встала, с жалостью посмотрев на Джеймса, обошла стол и склонилась над плечом Фишера. Джеймс отобрал у них тетрадь и захлопнул ее.

– Ничего здесь нет, Фиш. Этуотер и не рассчитывал, что мы взломаем его код. Я тебе постоянно это повторял. Теперь сам Наполеон владеет его душой.

– Нет! – В мгновение ока Филиппа обежала вокруг стола. – У вас нет оснований обвинять моего отца! Вы вообще его почти не знали!

– Я знаю людей подобного типа. Преданность делу или стране для них ничего не значит, их больше волнуют деньги или слава. Таких людей можно купить с помощью горсти золотых или…

– С помощью женщины? – Джеймс вздрогнул.

Филиппа покачала головой, ее злость исчезла.

– Не обвиняйте моего отца в своих ошибках, Джеймс. Уверена, у него и своих достаточно, но эта ошибка только ваша.

Джеймс швырнул дневник и, сжав кулаки, оперся на стол. Он возвышался над ней, подавляя ее, и все же у нее достало мужества смотреть ему прямо в глаза.

– Да, Джеймс?

Он первым отвел взгляд. Казалось, Филиппа видит его насквозь. Черт возьми! И зачем только он откровенничал с Филиппом Уолтерсом! Джеймс взглянул на свои кулаки, которыми, казалось, хотел раздавить тисненный на обложке дневника символ.

Филиппа, не сводившая с него глаз, тоже посмотрела на его руки.

– Это греческая буква. Фита. Некоторые называют ее…

– Божественной пропорцией, – пробормотал Джеймс. На мгновение он вновь оказался в кабинете отца в один из тех редких моментов, когда Джеймс Каннингтон-старший уделял внимание своему сыну. Ему даже казалось, что он чувствует шерсть ковра, которая щекочет его локти, когда он, лежа на полу и подперев руками подбородок, слушает, как отец, обладавший обширными познаниями в области математики, естествознания и философии, рассказывает ему о строении мира.

– Это доказательство священного плана, неопровержимое, научное математическое доказательство! Ключ от Вселенной, начиная от спирали раковины улитки и до структуры звезд. Золотое сечение! Осколок математики, который может рассказать тебе о пропорциях невообразимых вещей! – Отец нарисовал символ. Каждый штрих пера был медленным и благоговейным, словно отец проводил священный ритуал. – Фита.

Возглас Филиппы вырвал его из прошлого.

– Это известно не многим, – сказала Филиппа.

Джеймс провел пальцем по символу.

– У меня не было выбора. Отец был выдающимся математиком. К сожалению, я не унаследовал его таланта.

– Он первоклассный «лжец», – обратился Фишер к Филиппе. – Он мог бы стать взломщиком кодов после самого Этуотера.

Фишер бросил на Джеймса укоризненный взгляд.

– Пристально следи за Джеймсом Каннинттоном, – едва слышно пробормотала Филиппа. – Он ведь хотел, чтобы вы стали его учеником, не так ли?

Джеймс с неохотой кивнул:

– Полагаю, что так. Однако Саймон согласился со мной и определил меня в когорту лазутчиков.

Фишер фыркнул.

– Он скорее предпочтет разрушать и взрывать, чем ломать голову над загадками шифрования.

– Могу себе представить, – выразила соболезнование Филиппа.

Однако ее глаза говорили о другом. Они блестели, как изумруды, в свете камина, и Джеймс видел отблеск той силы, которая позволила молодой женщине в одиночку пересечь три страны и, переодевшись, проникнуть в дом возможного врага.

У них с Филиппой было много общего. Она ничего не боялась, готова была рисковать, на мгновение между ними возникла прежняя дружеская связь.

Но сейчас перед Джеймсом была женщина с короткими рыжими кудряшками. Она лгала ему так же, как Лавиния Уинчелл. Джеймс никогда больше к ней не прикоснется.

Он снова посмотрел на тетрадь.

– Фита. Почему он поместил эту букву на обложку своего дневника?

– Он часто говорил о ней, особенно после смерти моей матери. Он был убежден, что, поскольку эта литера является символом упорядоченности и целенаправленности Вселенной, она также доказывает, что мама продолжает жить на небесах и ждет, когда они воссоединятся.

– Я ни разу об этом не слышал! – возмутился Фишер. – Никто из моих учителей не потрудился мне это объяснить. Как будто они считали, что я не способен это понять.

– О нет, мистер Фишер. Все очень просто. Это соотношение, которое часто повторяется в природе. В лепестках цветов и даже в пропорциях человеческого тела. – Филиппа взяла карандаш и листок бумага. – Нужно начать с ноля и единицы.