Шпандау: Тайный дневник - [6]
Несколько дней назад доктор Гилберт очень тепло попрощался со мной и подарил копию статьи, которую он написал для американской газеты. По его мнению, я — единственный, кто проявил на процессе способность к восприятию, и единственный, кто сохранит свои взгляды и в будущем. Он думает, что другим, Фриче, Шираху и Функу, это недоступно, и говорит о раскаянии ради выгоды.
Передав подсудимым многостраничное обвинение, Гилберт попросил их всех написать короткие комментарии. Я написал, что процесс был необходим, принимая во внимание чудовищные преступления Третьего рейха, что даже в авторитарном государстве существует такое понятие как общая ответственность. По рассказу Гилберта, Дёниц назвал обвинение дурной шуткой. Гесс заявил, что потерял память. Риббентроп утверждал, что обвинение предъявлено не тем людям. Функ слезливо возражал, что никогда в жизни сознательно не делал ничего, что давало бы основания для подобных обвинений. А Кейтель утверждал, что для солдата приказ всегда есть приказ. Один Штрейхер остался верен своей и гитлеровской мании; он заявил, что процесс — торжество мирового еврейства.
В тот период времени я был уверен, что нельзя быть одним из лидеров могучего исторического организма, а потом ускользнуть от ответственности с помощью дешевых уловок. Я не мог понять других подсудимых, которые отказывались принять на себя ответственность за события, произошедшие в их сферах деятельности. Мы сделали ставку — все мы — и проиграли: потеряли Германию, репутацию нашей страны и в значительной степени целостность собственной личности. На процессе у нас появился шанс продемонстрировать немного достоинства, немного мужества и дать понять, что, несмотря на все предъявленные нам обвинения, мы хотя бы не трусы. Должен сказать, Гилберт всегда поддерживал меня в сложных ситуациях, когда я начинал сомневаться, не совершаю ли я ошибку, придерживаясь этой линии поведения на процессе. Он действовал ненавязчиво и без всяких скрытых мотивов. Он помогал нам всем, в том числе Штрейхеру, хотя Гилберт — еврей. После его отъезда я испытываю нечто сродни благодарности.
Перед отъездом Гилберт немного рассказал мне о последних минутах казненных. Все они сохраняли спокойствие. Последними словами Кейтеля были: «Alles fur Deutschland. Deutschland über alles!» («Все во имя Германии. Германия превыше всего!») Риббентроп, Йодль и Зейсс-Инкварт выразили похожие чувства, поднявшись на эшафот. Гилберт заметил: «Во время процесса я всегда говорил, что вы — исчадия ада, но вы — храбрые солдаты». Последние слова Штрейхера: «Хайль Гитлер! Праздник пурим 1946 года!»
Теперь по коридору иногда прогуливается другой тюремный психолог — Мичерлих. У него изнуренное лицо, он носит слишком широкие темные брюки и мешковатый свитер. Сразу видно, что он немец. Он с рвением приказывает охранникам открыть для него камеры, где сидят обвиняемые, проходящие по новым процессам. Он избегает нас семерых. Возможно, ему запретили общаться с нами.
1 ноября 1946 года. И вновь перед моим мысленным взором появляются страшные фотографии, которые нам показывали во время процесса. Среди улик обвинения были также описания массовых казней или убийств в газовых камерах, которые я никогда не забуду. Но когда я отпускаю череду образов и ассоциаций в свободный полет, то чувствую, что мое подсознание пытается уравновесить эти ужасы, все чаще ускользая в приятные или идиллические воспоминания.
В то же время абсолютно преступные черты лица Гитлера проступают все резче. Я спрашиваю себя: как ты мог этого не видеть, ведь ты столько времени провел рядом с ним? И все же, наверное, можно понять, что даже сейчас передо мной возникает образ воодушевленного Гитлера, человека, охваченного своей миссией, величием своих планов? Я вспоминаю о наших планах, о часах, проведенных над чертежным столом, о поездках по всей Германии.
Сегодня мои мысли постоянно возвращаются к одной из таких поездок — кажется, это было летом 1936 года. Перед моими глазами отчетливо вырисовывается образ Гитлера. Мы едем в большом открытом «мерседесе», он сидит вполоборота ко мне и говорит: «Только в машине я чувствую себя в безопасности. Только здесь я не боюсь покушения. Даже полиции не говорят, куда я еду. Покушение нужно подготовить заранее; им необходимо знать время и маршрут поездки. Вот почему я боюсь, что однажды по дороге в зал заседаний меня убьет снайпер. От таких вещей невозможно спрятаться. Основной защитой остается энтузиазм толпы. Если у кого-то хватит смелости поднять оружие, они тотчас повалят его на землю и затопчут до смерти».
Сейчас я уже не помню, почему Гитлер решил сделать крюк и заехать в монастырь Банц. Монахи, разумеется, были удивлены неожиданным визитом. Великолепие барокко не произвело впечатления на Гитлера; он не любил этот архитектурный стиль. Но монументальность всего архитектурного комплекса в целом привела его в восхищение. После осмотра достопримечательностей он надолго скрылся в одной из келий монастыря. Мы ждали. Нам сказали, что настоятель пригласил его для беседы. Мы так и не узнали, что они обсуждали.
Альберт Шпеер был личным архитектором Гитлера, а с 1942 года возглавлял военную промышленность «третьего рейха». После разгрома фашистской Германии Нюрнбергский трибунал осудил его как одного из главных военных преступников.В своих мемуарах, принадлежащих к числу самых поучительных политических документов XX в., Шпеер полностью переосмысливает свое прошлое, давая ему суровую, горькую оценку.
Долгие годы Шпеер был очевидцем и непосредственным участником событий, происходивших за кулисами нацистского государства. С сентября 1930 года он — руководитель военного строительства, а с февраля 1942-го — имперский министр вооружения. Гитлер оценил его способности, и в течение девяти лет Шпеер был в числе приближенных, пользующихся особым доверием фюрера. Приговоренный к двадцати годам тюремного заключения в Шпандау, знаменитый архитектор пытался осмыслить то, что произошло за это время с ним и его родиной.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.