Шпагу князю Оболенскому! - [31]

Впрочем, это мои личные впечатления. Да еще что-то похожее я не постеснялся выписать из книги отзывов и пожеланий, надеясь использовать в будущем очерке.

Староверцев давал пояснения тоном профессионального экскурсовода, увлекался, горячился, начинал преувеличивать и, по-моему, просто-таки наслаждался делом рук своих.

— Пройдемте в следующий зал. Обратите внимание на золоченую лепку по потолку. Из-за нее — вы видите стилизованные ветки и листья, — из-за нее граф с претензией называл эту комнату залом Флоры. А вот и она сама: богиня плодородия, — энергичный жест в сторону статуи, наполовину задрапированной скатертью.

— Сама, — проворчал молодой человек с длинноствольным пистолетом в руке, вошедший в зал через другую дверь. — Как же — сама! Мегера Милосская.

— Саша, ты ведь знаешь, что это временно, что мы заменим ее, смутился Афанасий Иванович. — А товарищ журналист из-за твоих замечаний может составить себе неверное впечатление.

Саша улыбнулся и пошел за нами, на ходу ловко разбирая маленькой отверткой пистолет.

Худой, нескладный, он был неуловимо похож на Афанасия Ивановича. Видимо, во всем подражая ему, он даже отпустил усики, но они были такие светлые и жиденькие, что издалека казалось, будто у него просто испачкано под носом.

— А вот этот гобелен, посмотрите: он великолепно сохранил силу своих изначальных тонов, — продолжал Староверцев, с опаской поглядывая на Сашу. — Со временем мы повесим его в комнату Оболенского. Позже Саша расскажет вам о нем — это его тема.

Выпивка, не отходивший от меня ни на шаг, неодобрительно осмотрел выцветший коврик, на котором язычком пламени трепетала худющая, в одних браслетиках танцовщица, закидывая голову чуть ли не к пяткам.

В следующем зале, еще не до конца оформленном, в уютном уголке у высоких книжных полок стоял раскрытый ломберный стол, испачканный мелом, с брошенными, казалось, только что и на минутку, картами, будто игроки оставили их, чтобы взглянуть на приезд местной красавицы или ее рискованный танец с проезжим чиновным петербуржцем. Только что здесь было шумно и душно от свечей и трубок, за стеной гремела мазурка, звенели шпоры, плескались в шуме и музыке французские комплименты…

Саша отошел со своим пистолетом к окну, где стоял рабочий столик, заставленный пузырьками, баночками с зелеными комочками полировочной пасты, бутылочками с разноцветными жидкостями. Староверцева отозвал какой-то длинноволосый парень неуместно шпанистого вида, и я, воспользовавшись этим, сел рядом с Сашей на подоконник и выглянул в окно. Небо будто задернули грязно-серой шторой. И так резко, что она еще колебалась, шевелилась и вздрагивала от рывка. Опять пошел дождь. В зале потемнело и на миг стало так, как было здесь, наверное, много-много лет назад. Мне даже почудилось, что сейчас Афанасий Иванович велит подать свечи.

Саша принялся протирать части пистолета каким-то составом, смазывал их и снова протирал.

— Ну, что у вас новенького в литературных верхах? — спросил он у подошедшего Выпивки.

Тот не ответил.

— До сих пор не знаю вашего отчества, — продолжал дразнить его Саша, собирая пистолет. — Как же вас все-таки звать, а?

— Я же вам объяснял, — раздраженно напомнил Выпивка. Видно, ему частенько доставалось от Саши. — По паспорту я — Георгиевич, а по отцу Григорьевич.

— Что-то мудрено. — Саша покрутил головой, прицелился в портрет старого графа и щелкнул языком.

Выпивка демонстративно отошел к стенду и стал прижимать пальчиком какой-то отставший уголок.

— Что это ты с ним так нелюбезен? — спросил я Сашу. Мы как-то незаметно и легко стали на "ты".

— Да ну его. Присосался к музею, как клоп, кормушку себе нашел. Он о музее уже раза четыре писал, а теперь будет о каждом зале по отдельности кропать. Да еще дурачком прикидывается.

— Прикидывается? — удивился я. — А я думал, он всерьез. Уж очень натурально.

Гостиница — я уже говорил — помещалась здесь же, во флигеле. Сложенное из красного камня, с острыми башенками на фронтоне здание стояло среди высоких лип, вплотную примыкая к старому, видимо, заброшенному кладбищу.

Дежурная — светловолосая девушка Оля с такими длинными ресницами, что, казалось, она, моргая, поднимает ими теплый ветер, — быстро оформила меня и сказала, вручая ключи:

— Знаете, этот номер пользуется дурной славой.

— Да? А что такое?

— Когда-то в этих комнатах жил тоже Оболенский, и тоже Сергей, и он загадочно исчез в такой же дождливый вечер. Он лег спать, а утром его уже не нашли. — Она мягким движением ладони отбросила за спину волосы и так светло улыбнулась, словно заранее извинялась за то, что со мной может произойти нечто подобное.

Я попрощался и поднялся к себе.

Несмотря на полученное предупреждение, номером я остался доволен. Стены комнаты, обшитые дубовыми панелями из вертикальных досок, были в меру увешаны картинами, на которых бойко крутили усы бравые охотники в лаковых сапогах и фуражках с длинными козырьками. В глубоком алькове с пробитым в его стене окном стояла на львиных лапах такая громадная кровать, что в ней, пожалуй, можно было заблудиться спросонок.

Я поставил в угол портфель и репортерку, разделся и, приоткрыв окно, сел к столу.