Шпага для библиотекаря. Книга 1 - [27]

Мушкетная и пистолетная пальба стала чаще, но ответных выстрелов из карабина или ракетницы я больше не слышал.

«…опоздали?..»

– В галоп, господа! – крикнул Ростовцев, и гусары дали коням шпоры. Рафик – а он, оказывается, неплохой всадник! – поспевал за ними, я же позорнейшим образом отстал (вот он, недостаток практики верховой езды!), не справившись с тряским аллюром своего скакуна. Прав поручик – отдай он мне наган, я бы давно его потерял, хоть за пояс засунь, хоть за пазуху. Кобуры-то нет, как и ремня на спортивных штанах, на который её можно было бы нацепить.

Когда мы выскочили из леса, то вместо толпы крестьян, берущих приступом несчастный ДК, я увидел… всё тех же крестьян, только бестолково мечущихся по поляне, в тщетных попытках убежать от кавалеристов с тёмно-зелёных мундиров. Те, впрочем, не слишком усердствовали – рысили, вытягивая тех, кого удавалось догнать, саблями плашмя поперёк плеч. Вслед особо шустрым, успевшим нырнуть в кусты или добежать до опушки леса, постреливали из карабинов – но лениво, без огонька, не очень-то и стараясь попасть. Кавалеристы, кем бы они ни были, явно не собирались устраивать кровавое побоище – хотя вполне и могли! – а просто устраняли с дороги досадное препятствие.

Позади верхоконных, у противоположного края поляны, там, где дорога ныряла в лес, виднелись телеги. Обоз? Скорее уж, фуражиры, причём французские – русским в этих краях делать нечего…

– Конные егеря! – подтвердил мою догадку поручик. – Успели, таки!

И пустил длинное нецензурное ругательство.

Французы, в свою очередь, нас заметили. Оставив преследование пейзан, они развернулись навстречу новой угрозе. Резко, отрывисто пропел рожок, и конные егеря, пришпорив коней, порысили навстречу нам. Замелькали в руках короткоствольные ружья, взвились над затравочными полками дымки, захлопали первые выстрелы.

«…A дистанция-то великовата для прицельной стрельбы, да ещё и с сёдел – шагов сто пятьдесят, не меньше. Значит, у французов штуцера, а это скверно…»

Над ухом противно провизжало, потом ещё и ещё, и вскорости пули загудели вокруг нашего маленького отряда роем рассерженных ос. А ведь метко стреляют, прохвосты, так и попасть могут…

Всё же, инстинкт самосохранения – великая вещь. Ничем, кроме как его влиянием, я не могу объяснить то, что не только не вылетел из седла во время этой сумасшедшей скачки, но ухитрился даже не слишком сильно отстать от остальных. Пули свистели над головой, что-то рвануло левое плечо, рукав наполнился чем-то горячим. Мы на бешеном карьере пролетели деревню и лишь на противоположной околице перешли на рысь, давая отдых измученным лошадям. Удивительно, но погони за нами не было – французы отстали и повернули назад, не доезжая деревни. Может, подозревали, что мы заманиваем их в засаду? А что, вполне может быть и такое – с манерой воевать тех же казачков, кавалеристы Наполеона уже успели познакомиться.

Ростовцев остановил коня и повернулся в седле – глаза, белые от неутолённой ярости, сабля свисает с кисти на темляке.

– Скорее, господа! С минуты на минуту французы будут в усадьбе. Промедлим самую малость – застанут врасплох, захватят!

– А как же наши? Вы ведь обещали их спасти! – хотел, было, крикнуть я. Но не успел – поручик пришпорил коня, и мы снова полетели карьером.

XI

Появление французов было встречено мрачным, настороженным молчанием, и тяжёлыми взглядами, на фоне которых жизнерадостное щебетание Далии казалось Гене какой-то дикостью, чуть ли не прямым предательством. Однако, подумав, он алжирскую студентку оправдал: что ей наши войны полуторастолетней давности? Она, надо полагать, и о Бородинской битве-то не слышала, и по-русски, всего год, как научилась прилично говорить. А вот французы – дело другое. Насколько он смог вспомнить. Алжир был французской… даже не колонией, а полноправной её частью, и получил независимость при де Голле, в 1962-м году – правда, процесс этот сопровождался кровопролитными войнами и мятежами. Однако алжирские политические и деловые круги связи связей с Пятой Республикой не разрывали, даже наоборот – например, охотно посылали своих детей учиться на континент. Далия, прежде чем отправиться в Советский Союз, три года проучилась во Франции, в Сорбонне – и, конечно, хорошо знала и французов и их историю. И даже рассказывала как-то однокурсникам о могиле Наполеона в парижском Доме Инвалидов – в представлении Гены это был такой же обязательный пункт посещения французской столицы, как визит в Мавзолей Ленина.

Так что неудивительно, что смуглолицая Далия легко установила контакт с оккупантами – французским-то она владела в совершенстве, это был, считай, её родной язык. Командир конных егерей, молоденький су-лейтенант (младший офицерский чин во французской армии, как объяснил Гжегош) явно оказался неравнодушен к прелестям алжирки, которые та и не думала скрывать. Наоборот, надела лёгкую рубашечку, расстегнув три верхние пуговички так, чтобы с первого взгляда было ясно, что никакими бюстгальтерами она себя не отягощает, а вместо мешковатых спортивных штанов, натянула эластичные рейтузы, на редкость соблазнительно обтягивающие бёдра. Вниманием мсье Робера Далия завладела прочно, с первого взгляда – и это не могло не радовать гостей из будущего, поскольку романтически настроенный су-лейтенант запретил своим подчинённым соваться без спросу в помещение клуба. С пленниками мужского пола он был любезен, поцеловал руку библиотекарше, отпустил комплимент Людочке – несколько скабрёзного свойства, что будущая медсестра не сумела оценить из-за полнейшего незнания французского языка. К тому же, су-лейтенант, очарованный смуглыми прелестями гостьи из солнечной Африки не обратил совершенно никакого внимания на диковины из будущего, которыми буквально набит был сельский клуб – от старенькой радиолы «Днепр» и электрического освещения, до неприкаянного «пердунка», так и стоявшего на заднем дворе. Да что там радиола – даже элементарные вопросы, заданные пленникам: кто они, откуда, что тут делают? – могли бы дать массу пищи для размышлений…