Схождение - [33]

В Расмуссен самолеты не летали. Теперь появились все основания махнуть на это дело рукой и поспешить к Лабиринту. Но в этот день из Фоглина больше не было ни одного самолета до космопорта. В полдень впечатления Дари о Мире Джерома как об очень примитивной планете в очередной раз подтвердились. В конце концов она оказалась в автобусе, со скрипом ползущем в направлении Расмуссена. Оптимизма она не испытывала. Она прибудет в город, когда занятия в школе уже закончатся, и кто знает, сможет ли она разыскать потом Орвила Фримонта.

Она пристально посмотрела в окно. В этот час Лабиринт был невидим, но в соответствии со сведениями, добытыми в библиотеке Центра Маргольма, артефакт должен вот-вот появиться в вечернем небе на востоке в виде звездочки седьмой величины, слишком слабой, чтобы разглядеть ее невооруженным глазом, но все же в пределах видимости. Если Лабиринт находился там с тех самых пор, как Мир Джерома был впервые колонизирован, сомнительно, чтобы до сих пор он был не открыт. Дари откинулась в кресле, погрузившись в мрачные раздумья. Очевидно, Квинтус Блум вновь оказался прав: Лабиринт действительно был новым артефактом Строителей. Первый новый артефакт за три миллиона лет.

Когда Дари вышла из автобуса и огляделась вокруг, уже наступили ранние сумерки. Фоглин специализировался на электронике, Расмуссен — на генетике. Оба городка имели минимально необходимые размеры для поддержания непрерывного фабричного производства, но отдельные операции все еще осуществлялись человеческими руками. Люди на улице либо возвращались с работы, либо спешили туда.

Сомневаешься — спрашивай. В Расмуссене вряд ли могло быть много учителей.

— Я ищу Орвила Фримонта, школьного учителя.

Третья попытка увенчалась успехом. Женщина в поношенном шелковом платье, прошитом золотой нитью, — вероятно, не все прохожие были рабочими — указала на здание, красная крыша которого виднелась неподалеку в одном из закоулков.

— Поспешите, — сказала она. — Орвил живет один и рано ложится спать.

Женщина говорила довольно уверенно, но когда Дари увидела мужчину, открывшего дверь на ее стук, то подумала, что ошиблась домом. Дари ожидала увидеть престарелого, согбенного педанта, а вместо этого перед ней стоял здоровяк крепкого сложения, выглядевший не старше самого Квинтуса.

— Вы Орвил Фримонт?

Мужчина улыбнулся.

— Да, это я.

Дари вошла в заученную роль — в двадцать первый раз лгать не составляло труда. Пять минут спустя она уже сидела в самом удобном кресле маленького домика, пила чай и слушала исполненные энтузиазма воспоминания Орвила Фримонта о Квинтусе Блуме.

— Это был мой самый первый класс, когда я юношей прибыл в Фоглин, не слишком веря в свои способности. Конечно же, ваш первый класс всегда особенный и вы никогда не забудете учившихся в нем детей. — Фримонт улыбнулся Дари так, что она пожалела, что не он ее первый учитель. — Но даже на фоне всех этих обстоятельств Квинтус Блум выделялся.

— В каком смысле?

— С тех пор через мои руки прошло много детишек, таких же умненьких, как и Квинтус, но никогда — ни в то время, ни после — мне не встречался ученик, который столь страстно рвался бы в лидеры. Переступив порог моего класса, он еще слыхом не слыхивал слово «амбиция». Но она у него уже имелась. Он трудился так усердно, что это иногда настораживало. Он из кожи лез вон, чтобы быть первым, даже если для этого требовалось немного сжульничать в надежде, что я не замечу. — Орвил Фримонт уловил мгновенное изменение выражения лица Дари. — Не принимайте близко к сердцу, все дети так поступают. Конечно, одной из причин подобных действий стало определенное неприятие его другими детьми. Вы же знаете, какими злыми и жестокими они бывают. У Квинтуса была ужасная кожа, покрытая красными пятнами на лице, руках и ногах, и, похоже, ничто не могло его излечить.

— Она у него до сих пор такая.

— Очень жаль. Я считаю, это нервное заболевание, и могу поспорить, что он пытался отковыривать эти бляшки, когда был уверен, что за ним никто не наблюдает. Но невзирая на первопричины пятна и струпья были весьма реальны. За моей спиной дети звали его Паршивчиком. Бедный малыш без лишних слов работал еще упорней. Если бы вы тогда пришли ко мне и спросили, кто из моих учеников достигнет наибольшего успеха, я бы назвал Квинтуса Блума. Ему он был жизненно необходим, остальным — нет.

— А какие-нибудь особые таланты у него были?

— Разумеется. Для своих лет он был самым лучшим писателем из всех, кого мне когда-либо доводилось встречать. Даже если он делал ошибки, я закрывал на них глаза из-за его стиля.

— Вряд ли стоит надеяться, но не осталось ли у вас чего-нибудь из написанного им в начальной школе?

Орвил Фримонт покачал головой.

— Неплохо бы. Просто в свое время до меня не дошло, что Квинтус станет столь знаменит, иначе я бы обязательно сохранил. Вы сами знаете, как это бывает: детишки взрослеют, приходят новые малыши, и ваше внимание переключается целиком на них. Именно это продлевает вам молодость. Я никогда не забуду Квинтуса, но времени на размышления о его судьбе я не тратил.

Дари посмотрела на часы и поднялась.