Шоу непокорных - [66]

Хоши очаровывает меня, околдовывает, интригует. Но всегда ли я могу прочесть ее эмоции? Могу ли я предсказать, как она отреагирует в той или иной ситуации? Нет, Хоши слишком сложна, ее невозможно понять до конца. Вряд ли я когда-либо смогу сказать, что знаю ее, даже если проживу тысячу лет, стараясь ее понять. Не то что этот хорек, ухмыляющийся мне. Я всегда отлично знал, что у него в голове, всегда мог угадать его мотивы, понять, что ему приятно.

Фрэнсис перехватывает мой взгляд, и его ухмылка расплывается еще шире. Он доволен.

Я делаю именно то, чего ему хочется. Хочется же ему того, чтобы я упирался и дальше. Ему не нужно, чтобы я возвращался. Ему нравится быть единственным золотым пай-мальчиком.

Я поворачиваюсь к отцу. Он единственный, чью душу я не могу прочесть. Он всегда был мягче других, податливее. Возможно, именно поэтому он и моя мать всегда работают вместе. Она говорит ему, что делать, как вести себя, что думать, он же рад угодить ей.

И вот теперь у него на лице собственное выражение. Совсем не такое, как у этих двоих. Он не пытается испепелить меня взглядом, как мать, не злорадствует, как Фрэнсис. У него несчастный, надломленный вид.

— Что мы можем сделать? — говорит он. Ему действительно хочется это знать? Он готов меня выслушать? Как-то раз я уже пытался говорить с ним. Тогда он посоветовал завязывать с романтикой. Сказал, чтобы я прекратил позорить мать. Велел мне быть примерным мальчиком и хорошо вести себя.

Я потихоньку отодвигаюсь от остальных поближе к нему. Слезы, стоявшие в его глазах, переливаются и катятся по щекам. Он плачет. Я ни разу не видел, чтобы отец плакал.

Впервые я чувствую нечто иное, нежели ледяное безразличие или гнев. Я не знаю, что это такое. Но точно не любовь.

— Я не вернусь домой, — тихо говорю я. — Но для начала ты бы мог выслушать причину. Мог бы выслушать, что я тебе скажу. Кто знает, вдруг это будет нечто такое, что заставит тебя по-иному взглянуть на многие вещи.

Он смотрит на меня, и слезы катятся из его глаз. Затем печально кивает.

— О, ради бога, Роджер, не позволяй ему манипулировать тобой! — строго говорит ему моя мать и поворачивается к Сильвио. Тот в нерешительности переминается с ноги на ногу в углу.

— Инспектор манежа, — говорит она. — Можешь взять Бенедикта себе. Я не ставлю никаких условий. Считай, что это подарок тебе. Он больше нам не сын.

Лицо Сильвио сияет, как рождественская елка.

— Вы хотите сказать, что я могу делать с ним что угодно? — Он плотоядно облизывает губы. — Что я могу задействовать его в цирковых шоу?

Моя мать со злостью смотрит на меня. Я отвечаю ей тем же. Мое сердце колотится от страха, но я не позволю ей это понять.

— Я сказала то, что я сказала. Можешь поступать с ним, как тебе заблагорассудится. Хочешь, выводи его на арену или хоть сейчас повесь его на потолочных балках — все, что угодно. Для нас он ничего не значит. Наш сын мертв. Я больше не желаю говорить о нем.

С этими словами она поворачивается и уходит, правда, в дверях останавливается и оглядывается. Отец и Фрэнсис не сдвинулись с места. Они стоят и смотрят то на меня, то на нее. Видно, что даже Фрэнсис колеблется.

— Может, мы, наконец, уйдем из этого забытого Богом места? — кричит она им. Это приказ, закамуфлированный под вопрос.

Фрэнсис поворачивается и торопится ей вдогонку.

Я в очередной раз встречаюсь взглядом с отцом.

— Роджер! — раздраженно рявкает моя мать. Отец протягивает руку и на миг кладет ее мне на голову.

— Прощай, Бенедикт, — шепчет он мне. — Как жаль, что все так обернулось.

С этими словами он тоже поворачивается и покорно спешит вслед за матерью и Фрэнсисом к выходу. Они уходят. Я провожаю всех троих взглядом, но никто из них, даже отец, ни разу не обернулся.

Хошико

Лора Минтон улыбается мне:

— Скажи мне, Хошико, что ты знаешь о текущей политической ситуации?

— То, что вы соперница Вивьен Бейнс, — отвечаю я. — Люди говорят, что если вы выиграете выборы, все изменится. Причем изменится к лучшему.

— Все верно. Я ее соперница, и все будет именно так. Нет, конечно, это будет нелегко. Наша страна уже давно живет, разделенная пополам. Мы терпели, но теперь наше время пришло.

— А какое отношение к этому имеем мы с Гретой?

Она смеется:

— А ты сообразительная. Как говорится, сразу берешь быка за рога. Ну что ж, Хошико, мы очень надеемся, что ты согласишься нам помочь. Кадир сказал мне, что вчера вечером ты видела телепередачу с моим участием.

Я киваю.

— Вивьен Бейнс притворялась. Бен никогда бы не вернулся к ней добровольно. Никогда.

— Ах да. Ну, конечно же притворялась. В этом нет никаких сомнений. С другой стороны, зачем ей это понадобилось? Зачем прилагать столько усилий, пытаясь убедить мир, будто Бен вернулся в ее объятия?

— Потому что она привыкла всеми помыкать. Потому что она стерва.

Лора Минтон сухо смеется.

— Что ж, я, пожалуй, соглашусь с тобой. Но еще и потому, что она знает, как это важно, когда вы с Беном вместе. Вы с ним знаменитости. Многие люди видят в вас пример для подражания, в их глазах вы — герои. Вы взорвали цирк и сбежали, — говорит она и улыбается мне. — Вернее, ты сбежала с сыном министра по Контролю за Отбросами, той самой женщины, которая рвется стать следующим премьер-министром. Нечто более скандальное невозможно себе представить. Ты — весьма важная фигура. Ты даже не представляешь себе, какое влияние ты оказываешь на общество.