Шоу непокорных - [14]

Я вдыхаю их пьянящий аромат, и он наполняет мои легкие благоуханием. В этой стране чудес нет времен года. Это весна, лето, зима и осень одновременно, потому что на деревьях есть плоды — их ветки опустились под тяжестью золотых груш, желтых лимонов, блестящих краснобоких яблок. Вокруг стволов, переплетаясь с ветвями других деревьев, вьются виноградные лозы с сочными лиловыми гроздьями.

Среди этого великолепия есть и высокий водопад, он расположился прямо за моей спиной. Ниспадая, его струи играют всеми цветами радуги: они то красные, то оранжевые, то синие, то зеленые. Капли искрятся и будто танцуют, стремительно падая вниз, в журчащий ручей.

Я подхожу к арене, протягиваю руку и срываю с ближайшего дерева вишню. Боязливо подношу ее к губам, чтобы попробовать, и понимаю, что она настоящая. Ягода лопается у меня во рту, и по нёбу стекает насыщенный сладкий сок. Я срываю еще одну, затем другую и еще одну и набиваю ими рот. Я вращаюсь вокруг своей оси, околдованный запахами цветов, пением птиц и журчанием водопада, такими чудесными, такими прекрасными.

Кто же создал это место? Его творцы явно превзошли самих себя. Во сколько это обошлось? И что здесь происходит? Это похоже на райский сад, но ничего хорошего ожидать не следует.

Дверь распахивается, и, обрамленная солнечным светом, появляется она, этакий змей-искуситель: моя мать, Вивьен Бейнс.

— Ну-ну. В конце концов, блудный сын все-таки вернулся домой.

Хошико

— Да уж, дружелюбия ему не занимать! Ладно, давайте уйдем отсюда поскорее.

Мы разворачиваемся. Я смотрю через дорогу на Джека и кивком отвечаю на его вопрошающий взгляд.

Внезапно воздух вновь наполняет вой сирен. Громче. Ближе.

Полиция уже в трущобах. Эта женщина, должно быть, сообщила им, что мы здесь.

— Куда теперь? — горестно вздыхает Грета. — Где мы можем спрятаться?

— Не знаю. — Я задумалась над ответом. — Наверное, еще глубже в трущобы.

Мы переглянулись с Джеком. Он указал налево и быстро рванул с места. Мы бегом бросаемся следом за ним и вскоре слышим позади чей-то крик:

— Подождите! Стойте!

Я оглядываюсь. Это тот самый мальчишка из хижины с цветами. Он стоит посреди дорожки.

— Они идут сюда, — говорит он и показывает на свой домишко. На этот раз дверь открыта. — Вам лучше войти.

Бен

Мы смотрим друг на друга с противоположных сторон леса.

Она делает шаг вперед и медленно идет ко мне — все ближе и ближе. Я борюсь с желанием отпрянуть прочь и не отвожу взгляд. Я не дам ей унизить меня, не дам меня запугать. Я гордо вскидываю подбородок, расправляю плечи и смотрю ей прямо в глаза.

Ее волосы стали длиннее, и она перестала носить строгие костюмы, сменив их на свободную повседневную одежду.

— Бенедикт, — говорит она, осторожно приближаясь ко мне. — Я так переживала за тебя. Я не спала ночами. — Ее голос дрожит. — Я так боялась, что больше не увижу тебя. — Ее тон не такой резкий, как раньше; теперь он мягче, человечнее.

— За это время многое изменилось, — мягко говорит она. — Слишком многое, чтобы уместить это в один разговор. А пока я просто рада видеть тебя целым и невредимым. Давай отложим разговор на завтра, хорошо? Можешь вернуться домой, ведь это по-прежнему твой родной дом. Съедим пиццу, посмотрим фильм. Если ты не хочешь, мы не станем вообще говорить о произошедшем.

Я продолжаю с вызовом смотреть на нее. Это моя единственная сила — сила неповиновения.

— Мы скучали по тебе, — говорит она. — Все мы. Давай просто поедем домой, и снова будем вместе, как настоящая семья.

Она почти умоляет меня. Моя мать умоляет меня: не знаю, чего я ожидал, но точно не этого.

Я пытаюсь на секунду представить себе, что будет, если я уйду с ней сейчас, вернусь к моей прежней жизни. Как снова стану жить в этом доме, как буду ходить в школу, как жизнь пойдет по накатанной.

Это смехотворное предложение. Я больше не тот, каким был раньше. Я стал другим.

— Бенедикт, — тихо говорит она. — Я люблю тебя, мы все тебя любим.

Черт, она и впрямь готова на все, лишь бы вернуть меня. Не припомню, чтобы раньше она говорила, что любит меня. Удивительно, что это слово вообще появилось в ее лексиконе.

— Ты мой ребенок, мой сын, — едва ли не воркует она. — Мы одна семья.

Я не намерен продолжать разговор, не намерен играть в эти игры. Бесполезно, неужели она не видит? Они больше не моя семья. Моя семья — это Хоши. Хоши, Грета и Джек: вот мои близкие.

Последние одиннадцать месяцев в вечных бегах с ними были тяжелыми, страшно тяжелыми, но они были и очень ценными — по крайней мере, для меня. Когда знаешь, что любой день может стать последним, жизнь ощущаешь совсем по-другому, каждое мгновение становится воистину священным. Нет времени играть в игры, напрасно тратить драгоценные секунды.

Я отворачиваюсь от этой хваткой, коварной женщины. Она даже не знает, что такое любить кого-то. Вивьен Бейнс никогда никого не полюбит, единственный человек, который ей по-настоящему небезразличен, это она сама.

Любовь обладать людьми, подчинять их своей воле — это не любовь вообще: это ее полная противоположность.

Стоило мне подумать о Хоши, о том, каково ей сейчас без меня, как я впал в панику. Впрочем, я тотчас постарался подавить ее. Как мне жить дальше, не зная, где она, не имея возможности быть рядом с ней каждый день? Не зная, жива ли она…