Шотландия - [28]

Далее он продолжает, рассказывая, как собирал свою «Энциклопедию».

Немногое в этой несовершенной книге было составлено в кабинете, все это собрано моими собственными глазами и ушами, соединено моим собственным слабым интеллектом во время моих сельских занятий, и записано на клочках бумаги когда я находил это удобным посреди работы на природе, на свежем воздухе, под палящим солнцем, и вероятно на карьерах. Иногда я писал на крутых речных берегах и возможно в «густых лесах», или на спине «седого валуна», в целом, следовательно, имеется здесь аромат Природы, какая она есть; ее грубость присутствует тут, и когда ее плед прикрывает плечи теплом, эта работа представляет удовлетворительной.

Мактаггарт объясняет, что вынужден был осуществлять свой замысел в глубокой тайне, потому что если бы его заподозрили в написании книги, рты друзей мгновенно закрылись бы!

Храня все во тьме, я достиг лучшего; потому что никто не боялся говорить со мной о старых вещах, потому что они не подозревали, что я «делаю заметки»; если бы они так подумали, старые женщины и многие другие стали бы опасаться меня, и на уста их легла бы печать молчания. Даже и так мне потребовалось мастерство чтобы получать желаемые сведения; если ставить вопросы прямо ничего не достигнешь, но разговаривая осторожно на желаемые темы, как будто они меня совсем мало интересуют, делаешь так что все выходит на поверхность.

Это рассуждение вызвало у меня понимающую и сочувственную улыбку! Как бы мне хотелось прогуляться бок о бок с Джоном!

А он заключает: «Благослови Господь моих друзей, и пусть Небеса улыбнутся уроженцам юга Шотландии; ведь нет лучшей человеческой расы нигде между морем и солнцем».

А теперь позвольте мне привести небольшие примеры алфавитных статей из книги Мактаггарта. Вот один такой раздел:

АКАВИТИ, АКВАВИТИ, или АКВА. — Главный из всех спиртовых ликеров, а именно Виски, когда принят чрезмерно, не наносит такого вреда состоянию человека, как другие подобные, такие как ром и бренди, а когда принят умеренно, как и должно быть, нет ничего и вполовину такого доброго. Я далек от мысли чтобы придерживаться чего бы то ни было ведущего ко злу; и если бы виски был таков, как многие мрачные люди о нем думают, у меня было бы мало причин превозносить его, поскольку я не являюсь человеком бутылки: природа дала мне хрупкое тело не способное воспринимать жидкости крепче Адамова вина. Однако, поскольку большинство мужчин сложены иначе, я скажу что глоток доброй аквы освежает ослабевшее сердце в знойный летний день; и то же количество «Фаринтоша» отлично подходит для холодного зимнего утра, в то время как бокал или два «Тодди» прилично принять вечером. Итак я не буду присоединяться к Макнилу и другим в высказывании, что сие есть Щит Шотландии. Я более склонен встать на сторону Бернса до некоторой степени… Многие полагают что виски есть медленный яд, каковым, вероятно, он до некоторой степени и является, в особенности если изготовлен фальшиво. Один человек сказал как-то раз знаменитому Билли Маршаллу, Лудильщику, что это медленный яд.

— Может оно и действует медленно, — ответил вождь цыган, — так что я дую его без всякого вреда уже сотню лет и пока жив-здоров.

Он умер в возрасте 120 лет.

И однажды на извозчика из Киркубри уронил угли один скромный медик, и доктор этот, согласно обычаю нашей страны, в качестве уплаты предложил налить ему глоток виски. Извозчик проглотил одним махом всю порцию лихо опрокинув бокал вверх дном в отличном стиле; и доктор сказал ему этак с нажимом: «Это гвоздь в твой гроб, Сондерс». «Может быть, — ответил пьяница, — но пусть у них будут шляпки пошире».

Я мог бы еще много цитировать из книги Мактаггарта, скажем, статью о «Старом Миллхо», жившем в приходе Борг, но это было бы слишком длинно. Этот старик, очевидно, отличался привычкой нарушать манеры своего времени, так как отдавал предпочтение дням своей юности, и Мактаггарт приводит большие выдержки из его рассуждений.

Черт возьми, но за восемьдесят годков многое изменилось вокруг, и это так далеко, как я могу заглянуть назад. Многое прыгало вверх-вниз в мире, где жил Старый Миллхо, и такие странные штуки с ним приключались, что он только руками разводит да хлопает себя по бокам, когда задумывается о жутком и славном прошлом…

В шотландской простонародной речи есть та живая выразительность и экспрессивность, которую невозможно передать в стандартном английском; последний по сравнению с ним напоминает стершуюся монету. Когда слышишь истинный говор старика, легко воображаешь его морщинистое лицо, обращенное к каминному огню. Но продолжим рассказ.

У человечков-то нет теперь сосуда, чтобы влить вино жизни, как я мог сделать в дни моей молодости; вот уж давно минувшие времена; я вот что имею в виду, это, стало быть, когда я был мальчишкой и бороды не носил, был такой Вулли Кокери, и он пришел в длинный дом уж лет за двенадцать до того. Вулли был в порядке, только тело имел ни на что не годное и мало что мог, разве только пчелиные ульи ладил да плетни — да вот еще трубки из вереска мастерил, такие что зимними вечерами в самую пору — Уотти Беннох до него все это делал. Мы с Уотти много дней проводили вместе, но он был умный парень, острый, как птичий клюв. В те давние дни мы много бродили с ним по югу, до самой Англии, и как-то шли по дороге, и вот пришли (дай-ка припомнить), да, точно: пришли в этот Темплсорби, и на нас там как выскочит здоровенная бульдожина, из кожевни, значит, и как начнет нас трепать, и тут Уотти вытаскивает ореховый прут, гибкий такой, он был, стало быть, засунут у него за пояс, и как начнет хлестать вокруг. Но тут набежал местный народец, и ну шуметь на нас с Уотти, чтобы мы, значит, проваливали к дьяволу. Я упал, и он тоже, вроде как у нас припадок. Мы им внушали, что мы одержимые и можем насылать проклятия; но поскольку и пары нормальных заговоров сказать не умели, так еле ноги оттуда унесли, бежали в тот день, как эти дрянные колли по полям…