Шопинг с Санта Клаусом - [4]

Пришлось рассказать напарнику, что после отъезда несгибаемого Саши я натворила немало глупостей. Вместо того чтобы подняться в свой номер и благоразумно лечь спать в гордом и отвратительном одиночестве, я осталась в холле. И не просто осталась, а ледоколом вломилась в плотную толпу принаряженных иностранных граждан с бокалами и рюмками. Скудных знаний немецкого языка, почерпнутых из замечательного разговорника, мне удивительным образом хватило, чтобы понять: я угодила на коктейль-прием Берлинской ассоциации юристов.

Лучше бы я этого не знала! Ведь мой так и не состоявшийся возлюбленный за истекшие годы тоже сделался не кем-нибудь, а именно юристом! Этого трагического совпадения оказалось достаточно, чтобы вывести меня из себя далеко и надолго.

Окинув недобрым взглядом представителей ненавистного мне отныне племени законников, я локтями проложила себе путь к открытому источнику алкоголя и показала этим скучным крючкотворам, этим занудным судейским, этим хитроумным лицемерам, сухим и пыльным, как прабабушкин школьный гербарий, что такое живая натура, способная искренне и непосредственно выражать свои чувства.

Живая натура в моем исполнении выглядела впечатляюще. Когда я, зажмурясь, решительно опрокинула вторую рюмку огненной самбуки, некоторые крючкотворы и лицемеры мужского пола разразились одобрительными восклицаниями. Я глубоко затянулась дымом с привкусом кофе, открыла глаза и в упор посмотрела на ближайшего крючкотвора. Он ответил мне неуверенной улыбкой.

— Юристы капут! — с ненавистью сказала я и обошла приветливого лицемера по крутой дуге, попутно зацепив плечом и локтями с полдюжины менее приветливых.

Пылающая самбука высветила глухие закоулки моей грешной души. Понимание, что с юристами мне тотально не везет, нарушило гармонию мироздания окончательно и непоправимо. В этот момент я совершенно неистово желала обладать… Нет, не одним-единственным мужчиной — одной-единственной ракетой класса «земля — земля» и точными координатами местонахождения своего обидчика.

— Даже не знаю, что он должен был сделать, чтобы я его простила! — призналась я Вадику, гневно раздувая ноздри.

— Харакири? — добродушно подсказал мой напарник.

Я хмыкнула и слабо порадовалась, что уже могу над этим смеяться, — до начала душеспасительной беседы я при воспоминании о том вечере непроизвольно стискивала кулаки, вгоняя ногти в ладони. А той ночью в отеле мне нестерпимо хотелось набить кому-нибудь физиономию! Ну, хоть кому-нибудь! Только остатки политкорректности не позволяли мне использовать в качестве боксерской груши иностранца.

— Именно поэтому я стала посылать эсэмэски ему — своему бывшему соседу, — объяснила я.

— Пыталась таким образом избежать назревающего межнационального конфликта? — фыркнул напарник. — Ой, только не заливай! Да ты просто хотела заставить его вернуться, чтобы реализовать свои порочные желания!

Эта грубая мужская трактовка тонких душевных порывов мне совсем не понравилась. Я представила на миг, как сильно она не понравится моему супругу, если Вадик проболтается ему о моих берлинских страданиях, и пожалела, что открыла душу напарнику. И моя давняя любовь, и моя новая ненависть одинаково роняли меня в глазах мужа.

Стало ясно, что душевный разговор пора сворачивать, но Вадика уже было не остановить. Вникнув в то, что ему показалось сутью моих переживаний, он начал подводить под козни не расположенного ко мне мироздания философскую базу.

— Знаешь, Ленка, один мудрый человек, барахтаясь в зубах акулы, сказал себе так: «Я за свою жизнь съел столько рыбы, что по справедливости теперь рыба должна съесть меня!»

— Ты читал Хемингуэя? — некстати удивилась я. — Про акулу только врешь, не было ее там.

— Она тут, у нас, — акула пера! — Вадик изобразил шутливый поклон в мою сторону.

— А кто у нас человек?

— Я! — Напарник постучал себя в грудь кулаком. — И вообще, «человек» — это по-украински «муж, мужчина». И относиться к нам, мужчинам, нужно по-человечески! А ты вот лично сколько рыбы съела?

— Я вообще рыбу не ем! Я ее не люблю!

— А мужиков любишь? Вообще?

— Да. — Я кивнула, потому как понимала, что запираться бессмысленно: Вадик знает меня десять лет. — Мужиков я люблю. Но далеко не всех!

— Во-от! О том и речь!

Вадик победно щелкнул пальцами. Я посмотрела на него задумчиво.

— Кажется, я уловила смысл твоей аллегории…

— Смысл простой: ты, Ленка, отшила столько мужиков, что кто-то должен был отшить тебя! Один за всех и все за одного!

В голосе моего дотоле верного товарища послышалось неприятное ликование.

— Ты-то чего радуешься? — хмуро спросила я.

— Ну, здрасте! Меня же ты тоже отшила!

— Разве? — Я напрягла память.

— А разве нет? — Вадик расценил эту неуверенность по-своему, живо прыгнул на мою полку и сделал попытку приобнять меня за талию.

— Руки прочь! — рявкнула я и пересела на другую сторону.

— Вот, видишь! Отшила! — Вадик старательно скроил обиженную мину.

Я посмотрела на него с беспокойством. Черт, неужели мой напарник тайно питал ко мне особо нежные чувства? А теперь возненавидит меня, как я своего (то есть, увы, не своего) Александра, и затаит обиду на всю оставшуюся жизнь… Которая, сто процентов, будет у него недолгой, потому как я еще не потеряла желания кого-нибудь убить, и Вадик, пожалуй, сгодится… Один, так сказать, за всех.