Шопинг с Санта Клаусом - [22]

— Во-первых, мы, настоящие мужчины, любим преодолевать трудности, а Ленка — одна сплошная трудность и есть! — сзъязвил в ответ Вадик. — А во-вторых, не все тянутся. Некоторые, у кого инстинкт самосохранения в порядке, совсем наоборот!

— Чего? — Ирка нахмурилась. — А ну, с этого места поподробнее! Кто это с порядочными инстинктами к моей любимой подруге наоборот?

Вадик замолчал и отвернулся.

— Та-а-ак! — протянула Ирка, устанавливая руки в бока. — А ну, колись, трепло, до конца! Она все-таки встречалась в Берлине с этим своим соседом детства, да? И что?

— И ни-че-го! — гордо ответил полномочный представитель мужского племени.

— Вот козлы! — неизобретательно выругалась Ирка. — Бедная Ленка, какая обида… Так она поэтому из поезда выпрыгнула? Надеюсь, хоть на рельсы не легла?

— Зачем сразу на рельсы? Не настолько же все плохо! Есть еще куда лечь! — заволновался Вадик. — Я вот, можно сказать, почти предлагал… гм… руку помощи.

— Я же говорю — вы, мужики, бездушные животные! — буркнула Ирка и, приставив ладошку ко лбу, сурово засмотрелась из-под этого козырька в голубую даль, где параллельные рельсы сходились вместе, злостно нарушая законы геометрии Эвклида.

— Я же говорю — вы, бабы, бессмысленные растения! — фыркнул Вадик. — Что ты смотришь? Она ушла туда пять часов назад! За это время можно было успеть добежать до канадской границы!

— Логично. — Ирка вздохнула, поменяла расположение ладони относительно лба, потерла его и решила:

— Тогда поехали дальше. И буфет, и Ленку будем искать на следующей станции.

13

Пашка сидел на заиндевевшей лавке так долго, что образовал в ледяном серебре аккуратную полукруглую проталину. Пашке некуда было спешить. Мамка, надеясь побольше заработать к празднику, нажарила такую гору пирогов, что она с трудом поместилась в два ведра. Пироги были хорошие, вкусные — с картошкой и с печенью, притом не маленькие — с ладонь взрослого мужика. Мамка с Пашкой вынесли их к поезду, надеясь, что пассажиры быстро все расхватают, но проезжающий мимо люд уже вовсю отмечал Новый год, и для простых домашних пирогов места в праздничном меню не находилось. Пашка предвидел, что торговля затянется, и развлекал себя, как мог.

Самое интересное на станции — рассматривать людей. Пашка, вытягивая шею из-за прилавка, заглядывал в окна, за каждым из которых в радужном мыльном шаре помещался целый мир — параллельный Пашкиному и последовательно связанный с другими пузырями. Непрочные миры в вагонах складывались на время совместного пути и разрушались по прибытии поезда. Наверное, именно поэтому люди в купе так спешили знакомиться и общаться, тщетно пытаясь крепить свой заведомо обреченный мир зыбкими паутинками временных связей. Пашке происходящее за стеклом казалось театром теней. Когда поезд уходил, он невольно сравнивал призрачную дорожную мимолетность с яркой, объемной и незыблемой реальностью станции. Он не ленился наблюдать, запоминать картины и лица и систематизировать увиденное. «Кто владеет информацией — владеет миром!» — сказал один умный человек, мнение которого Пашка вполне разделял. Он также верил, что информация дорогого стоит.

— Пирожки! Вкусные домашние пирожки! — по инерции прокричала мать вслед уходящему поезду, а потом сокрушенно покачала головой и в очередной раз подняла крышку эмалированного ведра, проверяя, много ли еще там осталось вкусных домашних пирожков.

Уровень выпечки в ведре понижался медленно. Оставшихся слоев должно было хватить еще на три-четыре поезда.

— Сиди, смотри! — строго сказала мать.

Она со скрежетом задвинула ведро Пашке под ноги и пошла в буфет за горячим чаем — орать на холоде «Пирожки, пирожки!» было делом нелегким. Пашка знал, что к вечеру мать охрипнет.

С уходом поезда на станции стало спокойно, но не скучно. Пашка с интересом наблюдал за новыми людьми: со стороны лесопосадки притопали жутковатые чудики в отрепьях, мужик и баба. В немытых лапах оба несли по сосенке, держа новогодние деревца торжественно, как жезлы. Это придавало им карикатурное сходство с Дедом Морозом и Снегуркой. Герои страшненькой сказки встали с краю прилавка, поставили свои сосенки на землю и замерли, как часовые.

Пашка не выдержал и хмыкнул.

— Ты че лыбишшя, шопляк? — тут же окрысился на него сердитый дядька с мордой, похожей на сырую отбивную.

— Что ты заладил, Картавый, сопляк да сопляк! — одернула его баба, которая выглядела чуточку приличнее.

— Кштати! — мужик, названный Картавым, нехорошо оживился. — Пацан! Ты тут шопляка в белых подштанниках не видал?

Единственным сопляком в белых подштанниках, увиденным Пашкой сегодня, был младенец, которому мамаша меняла памперс на столике в купе. Полагая, что Картавый интересуется какой-то другой личностью в белом, пацан сказал:

— Не-а! — и помотал головой.

Бомжеватый Дед Мороз отстал, но продолжал озираться по сторонам и минут через десять кого-то заметил.

— Дагюха, шматываемшя! — озабоченно шикнул он своей маргинальной Снегурке и косолапо, вперевалку затрусил по перрону, часто оглядываясь через плечо.

Через пару минут к прилавку, за которым восседал одинокий Пашка, подошли два милиционера.