Лошадь, словно понимая, как дорого время, ровной рысью взбегала на подъемы.
Вот уже появились высокие отроги, серпом опоясывающие Волчью долину.
Сторожевые, охраняющие единственный вход в лагерь, сразу узнали всадников и пропустили их.
Узнали прибывших и воины, но, не найдя среди них царевича, удивились. Кто мог подумать, что его везут связанным, в бурке.
Войска расступились, пропуская маленький отряд к Тариэлу Чиквани, стоявшему посреди лощины.
Три всадника одновременно осадили коней перед предводителем войска. Спешился Мурзакан и осторожно взял у сына его ношу. Пока Тариэл Чиквани недоуменно ее рассматривал, он разрезал кинжалом веревки.
Как орлиные крылья, распахнулись полы бурки, распустился башлык, и удивленные воины подались назад.
— Царевич!
— Слава тебе, правитель Одиши!
Затекшие руки и ноги не подчинялись Вамеху. Теперь он знал, кто его похитители. Пораженный, глядел он на покорно склонившегося перед ним дядьку. Рассудок его помутился, рука потянулась за кинжалом, но остановилась, — в эту минуту где-то вдали глухо, един слышно загудел огромный монастырский колокол.
Мурзакан медленно обнажил голову.
Еще горестнее застонал колокол.
Снял шапку Тариэл Чиквани и встал на колени.
Звон становился все ближе и явственней.
Опустились на колени воины.
Затуманенным взором глядел Вамех на коленопреклоненное войско. Под лиловыми рассветными лучами скорбные лица воинов казались очень бледными.
А колокола все звонили… Еще и еще… Три-четыре-пять…
— О мать моя… — шевельнулись застывшие губы Вамеха.
Мрачно и зловеще гудели большие и малые колокола.
«Веди народ твой…» — услышал он голос матери.
Долго стояли воины на коленях. Взошло солнце, и встал Тариэл Чиквани.
«…На бой праведный…»
Засверкали на солнце грозные лица, горящие жаждой мщения.
«Веди народ твой…»
Тариэл Чиквани поглядел на царевича.
— Твоя мать зовет нас, Вамех. Веди нас, теперь ты наш правитель!
В молчаливом ожидании стояли вокруг воины — измученные, ободранные, голодные, конные и пешие, вооруженные и безоружные. У кого не было копья и сабли, лука и стрелы — пришли с топорами, палками и вилами.
— Убили царицу!
— Убили мать и защитницу нашу!
Грозно гудел лагерь. Он походил на внезапно разбушевавшуюся реку, которая по пути приняла в себя полноводные потоки и малые ручейки — наполнилась, взволновалась, налетела на плотину и остановилась, чтобы набраться сил перед последним рывком. Возгласы походили на волны, крики — на треск плотины.
Заржали кони, застучали копыта, забряцало оружие.
Лопнула плотина, река прорвалась и потекла могучим потоком.
«Веди народ твой на бой праведный…»
Вокруг Вамеха стояли отцы и мужья, обманутые прежним правителем. Они предали забвению старую вражду, чтобы в трудное время поддержать царевича и освободить родину от врага.
Дрогнуло сердце юноши. Ута быстро подвел ему Арабию и подтянул стремя. Вамех благодарно взглянул на него и взлетел в седло — молочный брат понял его и в этот раз. Мурзакан ободряюще улыбнулся своему воспитаннику, как не раз улыбался в детстве во время игр и забав.
Потом лицо Мурзакана исчезло за пыльной завесой, и перед глазами встало лицо матери.
«Веди народ твой…»
Вамех видел, как движутся ее губы, такие знакомые, теплые, родные, которые он больше никогда не увидит.
«…На бой праведный…»
Двинулись за царевичем войска. Тариэл Чиквани и Эсика Церетели следовали по обе стороны от правителя.
«Веди народ твой…»
Поскакали вперед знаменосцы.
Зацокали копыта.
«…На бой праведный…»
Гудели большие и малые колокола Одиши.
