Шолохов: эстетика и мировоззрение - [30]

Эта индивидуальность, как бы внешне она ни выглядела далекой от всего того, что прежде было до нее в литературе, представляет собой новую ступень в развитии «социал-атомистической» сущности человека, основанной на раскрытии его «социал-органической» онтологии.

«Очарование человека», воплощенное писателем в образе Григория, и возрождено было к своему художественному бытию тем, что от показа конкретно-исторических, социально-точных трагедийных ситуаций жизни своего героя художник поднялся к общечеловеческим, предельно широким – «органическим» в природном и культурно-историческом смыслах – суждениям о природе человека, его перспективах.

Однако нас в первую очередь интересует момент перехода общефилософского, общеисторического подхода писателя в систему эстетических категорий, в существо э с т е т и ч е с к о г о в его творчестве. Теоретическому и методологическому рассмотрению этой проблемы посвятил немало страниц в своем труде «Своеобразие эстетического» Д. Лукач.

Обнаруживая в качестве основного источника эстетического отношения не «эстетическое суждение» (И. Кант), а «эстетическое переживание», Д. Лукач утверждает, что высшая цель произведения – «отразить связь человека со всем родом» [6, 236]. В понятии родового он исходит также из идей К. Маркса: «Понятие «человеческого рода у Маркса в своем реальном содержании есть нечто постоянно социально-исторически изменяющееся, чуждое и мертвенной «всеобщности», изъятой из процесса развития, и абстрактно-общему, противопоставленному и единичному, и особенному. Род находится постоянно и объективно, и субъективно в центре процесса, как никогда не остающийся равным себе результат взаимодействия между большими и малыми, более или менее примитивными и высоко организованными обществами, включая дела, мысли, чувства отдельных людей, которые в своей совокупности вливаются в этот процесс, изменяя его конечный результат и формируя его. Маркс решительно подчеркивает единство индивида и родовой сущности» [6, 205]

Смысл развития искусства как особой формы осознания себя родом прокладывает свою дорогу независимо, по мнению Д. Лукача, от субъективных воззрений художника, от степени осознанности процессов художественного творчества. Адекватность воссоздания «бытия-для-всех» в отличие от «бытия-для-себя» зависит – в этом необходимо согласиться с Д. Лукачем – от того, насколько верно и глубоко художник передал «многообразие и богатство действительной жизни» [6, 235]. В силу этого не существует прямой зависимости между непосредственным предметом изображения в художественной деятельности и глубиной и силой выраженного всеобщего, родового начала. Главный пункт имманентного противоречия в суждениях об эстетическом выражении родового начала в искусстве связан с особенностями и спецификой выражения (репрезентации) субъективности, индивидуальности человека. Не затмевает ли то, что мы называем «родовой сущностью человека», неповторимое своеобразие человеческой личности, уникальность его внутреннего, духовного мира, воплощающиеся в художественном творчестве?

Нет, утверждает Д. Лукач: «Для эстетической субъективности специфично то, что эта направленность осуществляется первоначально не только в субъекте, но объективируется в «мире» произведения… Лишь выход за пределы партикулярности субъекта может возвысить субъективно вырабатываемый миметический образ до уровня специфической объективности эстетического» [6, 210].

В э с т е т и ч е с к о м происходит «снятие» субъективности индивида, не подвергая отрицанию или уничтожению эту субъективность. Диалектика художественного заключается в том, что без нее, этой субъективности, невозможно полноценное осуществление родового, объективного. Каждое воспроизведенное в эстетическом целом отдельное сознание «становится частью объективного родового бытия» [6, 207].

При этом развитие родового начала в искусстве представляет собой такой процесс, который характеризуется отнюдь не психологическими аспектами развития человеческой цивилизации. Другой стороной, может быть, наиболее существенной, предстает перед нами отражение социальных форм развития человечества. При этом оно вбирает в себя всю совокупность обобщенных черт и свойств человеческого рода, в том числе и то, что подвергается в последующем существенной переоценке.

Такое понимание диалектики субъективного и объективного в художественном творчестве представляется весьма плодотворным, так как, во-первых, оно восполняет явный дефицит четких теоретических представлений о логике и процессах развития индивидуального и родового, особенного и общего в художественном творчестве, а во-вторых, во многом проясняет смысл соотнесения искусства с другими формами общественного сознания и в целом с социальным и культурно-историческим развитием человечества.

Русская культура во многом исходила из подобного понимания сути художественной деятельности. Л. Н. Толстой решительно возражал почти по подобной причине Н. Страхову: «Вы говорите, что Достоевский описывал себя в своих героях, воображая, что все люди таковы. И что ж! результат тот, что даже в этих исключительных типах, не только мы, родственные ему люди, но иностранцы узнают себя, свою душу. Чем глубже зачерпнуть, тем общее всем, знакомее и роднее» [7, 250].