Шоколадный папа - [60]

Она берет Марлона, кладет его себе на живот. Размышляет о прочитанном на днях в газете: что нарушения пищевого поведения могут быть физически обусловлены, что само голодание является причиной депрессии, а не наоборот. От этой мысли Андреа становится хуже. Получается, что она села на диету, чтобы лучше выглядеть, а об остальном позаботилось само тело? И больше ничего? Прихоти, наклонности, фокусы тела? Она дрожит от злости, и Марлон трясется у нее на животе: если все так, если все дело в физиологии, то какого черта лечить ее психику и пичкать лекарствами, предназначенными для этого?

— Марлон, боже мой, — восклицает она, — я же все еще БОЛЬНА, с этим не поспоришь! — Марлон сочувственно смотрит на нее. Она продолжает: — Будь я в здравом уме, я не стала бы глотать таблетки, так? — Марлон трясет желтой головой. — И мне по-прежнему время от времени хочется объедаться и причинять себе вред. Это правда, Марлон! — И вот более обычного больная Андреа берет баночку и вытряхивает на ладонь подходящее количество ЛЕКАРСТВ, после чего все передачи становятся развлекательными или по крайней мере интересными. Андреа во всем видит прекрасное (когда лекарства из желудка устремляются в руки, глаза, рот). Прекрасное можно обнаружить во всем, кроме одиночества. Но пока рядом есть телевизор, Марлон и лекарства, наполняющие телепрограммы смыслом, Андреа не одинока. Все было бы просто идеально, если бы Каспер не блуждал среди потенциальных разрушительниц семей, обладательниц грудей и коварно засасывающих взглядов.

— А что если ты встретишь мою копию, только без всех этих проблем? — спросила она как-то Каспера. Он засмеялся:

— А что если бы небо было в клеточку, а все женщины — намагниченными?

Как будто она пошутила.

Вдобавок ко всему звонит Карл и говорит очень странным голосом. Как раз в ту минуту, когда должны объявить, чья пародия заняла первое место в «Будем как звезды». Карл обедает в гостях у Арвида и Софии. Может быть, поэтому он не говорит ничего особенного, но говорить ни о чем — сплошное удовольствие, когда все кажется таким удивительным и прекрасным. Мир, окутанный туманом, всегда приятнее. Ленивые жесты и голос, упокоенный в своей медлительности. Нет слов, которые сложно произносить. Нет людей, которых сложно понимать. «Я знаю тебя, Карл». Вот что хочет сказать Андреа. «Я знаю тебя, я знаю, что тебе пришлось нелегко и что мы не знаем друг друга». Хочется сказать что-нибудь такое. Но для этого нужно проглотить еще несколько таблеток.

— А как Арвид?

— Не очень. — Карл откашливается. Месяц назад Арвид попал в автомобильную аварию. На дорогах скользко, а Арвид не из терпеливых и вперед пропускать не любит. Хотя дело не в физике, как бы Арвиду ни хотелось выставить все именно в таком свете.

— Подумать только, какие все разные, — говорит Андреа. — Ваше поколение стыдится говорить о психике, а я боюсь, что мои проблемы — это всего лишь неполадки в теле.

— Да уж, какой-нибудь болтик, — отвечает Карл, и по голосу слышно, что он опрокинул не одну стопку в доме на Бьеркгатан, 64.

— Хотя с другой стороны, — философствует Андреа, — приятно, когда боль зрима. Когда можно показать пальцем и сказать: вот здесь! Вот зло, виновное в моих страданиях! Когда боль и несчастье безошибочно угадываются всеми вокруг.

— Но с другой стороны, — нетрезво философствует Карл, — если бы наша боль всегда была на виду, разве мы не чувствовали бы себя слишком прозрачными? Если бы ее нельзя было спрятать и переживать внутри? Использовать, когда нужно?

— Да, болезнь наделяет своего рода властью.

— Или слова о том, что ты болен, что болезнь твою не побороть, не излечить и не увидеть глазами.

Андреа хочет добавить: и тайна наделяет властью. Власть тайны. Страх, который заставляет хранить молчание. Ибо что же будет, если все начнут раскрывать свои секреты?

Карл откашливается. Андреа хочется сказать: «Я люблю тебя, не бойся». Но вместо этого она произносит:

— А как ты?

— Хорошо. — Снова напряжение в голосе. Может быть, он чувствует себя так же, как она дома, с семьей. Что-то в Семье не позволяет задержаться надолго, иногда приходится уйти, едва переступив порог. Наверное, дело в Воспоминаниях. Неисчезающие следы и шкафы с ящиками, которые открываешь вновь и вновь — всякий раз лишь для того, чтобы убедиться: того, что там было раньше, давно уже нет. Они говорят еще немного, и Андреа замечает, что он не хочет класть трубку. Что случилось, Карл? Может быть, голос твоего отца отзывается эхом: тот же голос, но из незапамятных времен? Тот вечер: рассерженный Арвид ругает тебя по телефону за то, что ты сделал. Твой папа так разочарован в тебе, и твое одиночество все больше и больше. Что же ты натворил, Карл? Встретил другую, оказался перед выбором? Один в доме у озера: бетонная клетка, телевизионные голоса — совсем как Андреа. Хотя Андреа нечего выбирать, не так ли? Андреа сидит и ждет: выбирать будет Каспер, а не она. Андреа — ни за что. Она раз и навсегда выбрала Каспера — пока смерть не разлучит их.

Они говорят об Андреа, о ее болезни — настоящей болезни: красные глаза, пылающие щеки, горячий лоб. Некоторое время они продолжают эту тему, другие слова на ум не приходят. То и дело становится так тихо, что хочется закричать.