Шоколад на крутом кипятке - [9]

Другой подвиг, а это был действительно подвиг, она совершила в городе в один из спокойных воскресных дней. Было ей четырнадцать лет, она спокойно ехала с сестрами в коляске, когда где-то неподалеку ребята запустили ракету, и испуганные лошади понесли. На выезде из города они закусили удила, и кучер никак не мог их остановить.

Оттолкнув его, Тита одна сумела справиться с четверкой лошадей. Когда несколько всадников, жителей города, настигли их, чтобы помочь, все они восхитились мужеством Титы.

В городе ее встретили как героиню.

Эти и многие другие похожие воспоминания занимали ее в течение всей церемонии, позволив гостям любоваться ее смиренной улыбочкой разомлевшей кошки, покамест в момент поздравлений она не должна была обнять сестру. Педро, стоявший рядом, сказал Тите:

— А меня Вы не поздравите?

— Конечно, конечно. Будьте счастливы! Обняв ее гораздо крепче, нежели это допускалось правилами приличия, Педро использовал единственную представившуюся ему возможность, чтобы шепнуть Тите на ухо:

— Я уверен, так оно и будет, этой свадьбой я добился того, о чем мечтал: быть рядом с Вами, рядом с женщиной, которую я на самом деле только и люблю…

Слова Педро были для Титы как освежающий ветерок, который раздувает угольки погасшего костра. Ее лицо, на котором в течение долгих месяцев не было и тени обуревавших ее чувств, без ее на то воли преобразилось, на нем появилось выражение крайнего успокоения и блаженства. В один единый миг все ее угасшее внутреннее возбуждение было оживлено пылким дыханием Педро на ее шее, его горячими руками на ее спине, его порывистой грудью, касавшейся ее грудей… Она бы хотела так и остаться навсегда, если бы не колючий взгляд Матушки Елены, заставивший ее быстро от него отпрянуть. Матушка Елена приблизилась к Тите и спросила:

— Что тебе сказал Педро?

— Ничего, мамочка.

— Меня-то ты не обманешь. Куда ты идешь сейчас, там уж я побывала да не один раз. Не прикидывайся тихоней. Увижу тебя еще раз рядом с Педро, пеняй на себя…

После этих угрожающих слов Матушки Елены Тита постаралась держаться как можно дальше от Педро. Но чего она никак не могла, так это прогнать с лица открытую улыбку удовлетворения. С этого момента свадьба приобрела для нее совсем другое значение. Теперь ее не задевало, когда она видела, как Педро и Росаура переходили от стола к столу, чокаясь с приглашенными, или танцевали вальс, или чуть позже разрезали пирог. Теперь-то Тита уверилась: Педро ее любит. Ей до смерти хотелось, чтобы банкет как можно скорее окончился, она бы тогда бросилась к Наче и все ей рассказала. Тита не могла дождаться, когда гости съедят ее пирог и разъедутся по домам. Руководство по хорошему тону Карреньо мешало ей уйти раньше других, однако не запрещало витать в облаках и торопливо уминать при этом пирог. Она настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила то странное, что происходило вокруг. Неуемная тоска овладела всеми присутствующими, едва они попробовали пирог. Даже Педро, который всегда хорошо владел собой, делал огромные усилия, чтобы сдержать слезы. И Матушка Елена, не пролившая ни одной горючей слезинки, когда умер ее муж, сейчас потихоньку утирала слезы. Но это было только начало, плач был лишь первым симптомом странного заражения, чем-то походившего на глубокую меланхолию и чувство безнадежности, которые будто сковали приглашенных, и это привело к тому, что все присутствующие на дворе, в птичнике и в туалетах, рыдая, вспомнили первую свою любовь. Никто не избежал этой напасти, лишь немногие счастливчики вовремя поспели в туалет, а кто не поспел, стал участником всеобщего, посреди двора, блевания. Не подействовал пирог на одну Титу, Закончив его есть, она покинула празднество. Ей не терпелось сказать Наче: ты была права, когда говорила, что Педро любит только меня. Представляя, каким счастливым будет лицо у Начи, Тита не обратила внимания на разраставшееся вокруг нее бедствие, достигшее поистине угрожающих размеров. Росаура, донимаемая позывами рвоты, еще раньше вынуждена была покинуть свое почетное место за столом.

Всеми силами она пыталась сдерживать тошноту, но последняя была сильнее, чем она. Росаура во что бы то ни стало хотела спасти свое подвенечное платье от блевотины родственников и друзей, но при попытке пересечь двор поскользнулась, так что на ее платье не осталось ни малейшего места, которое бы не было облевано. Мощный обильный поток подхватил и проволок ее несколько метров, так что она, не в силах больше сдерживаться, извергла, подобно вулкану, шумную лаву рвоты перед лицом содрогнувшегося от этой картины Педро. Впоследствии Росауру невероятно удручали воспоминания об этом происшествии, обесславившем ее свадьбу, причем не было такой силы, которая изгнала бы из ее сознания мысль о том, что Тита подмешала в пирог какое-то зелье.

Всю ночь Росаура провела в стонах и терзаниях, страшась одной только мысли, что она может испортить покрывало, которое вышивала столь долгое время. Педро поспешно предложил ей отложить на завтра кульминацию свадебной церемонии. Но прошли еще месяцы, прежде чем Педро счел уместным сделать это после того, как Росаура решилась сказать, что чувствует себя здоровой. К этому моменту Педро понял, что ему никак не уклониться от обязанностей племенного жеребца. Уткнувшись в брачное покрывало, он встал на колени перед кроватью и на манер молитвы изрек: