Шок и трепет - [6]

Скоро исход битвы стал предельно ясен, хотя горцы этого еще и не поняли. Вместо того, чтобы отступить и спасти хотя бы часть людей, которые могли бы понадобиться в будущих сражениях, они продолжали рваться вперед на свою погибель — и действительно гибли один за другим от рук западных воинов, нисколько не возражавших против такого развития событий.

— Нам конец! — закричал Камень, удивленный и страдающий не менее, чем его находящиеся впереди товарищи, которым противостояло нечто непонятное и смертоносное. Да, у западных воинов оружие было лучше, но не настолько, чтобы с ними нельзя было тягаться. Однако если к лучшему оружию добавить лучшую доктрину… нет, не теологическую, а в данном случае именно военную. Именно военная доктрина была добавлена к лучшему оружию, и потому горцы терпели жестокое поражение.

Охваченный отчаянием Сын Божий устремил свой взгляд в небеса и укоризненно поднял руки.

— Эли, Эли! лама савахфани? — закричал он. — Отче мой, Отче мой! для чего ты меня оставил?

Как бы для того, чтобы дать на этот вопрос нечто вроде ответа — или же для того, чтобы довести до конца разгром и уничтожение тех, кого Сын Божий вел за собой — мобильные отряды атаковали повстанцев с обоих флангов. После этого никто из горцев — даже самые упрямые фанатики — уже не мог не понять всего ужаса создавшегося положения. Повстанцы повернули к врагу спины и бросились бежать.

Увы, им следовало принять это решение гораздо раньше. Теперь они уже были практически окружены воинами Запада. Всадники рубили горцев мечами. Лучники жалили их стрелами. Дальнобойные орудия продолжали убивать их с большого расстояния. А пехотинцы, которые продолжали продвигаться вперед, рубили своими мечами повстанцев на куски — подобно тому как мясник разделывает мясную тушу.

Впрочем, то и дело отдельным горцам — и даже группам горцев — удавалось оторваться от врага. Они бежали. Чтобы бежать быстрее, они бросали на ходу оружие, шлемы и щиты. Двое из бегущих увидели на склоне горы Камня и Сына Божиего.

— Бегите! — закричали они. — Бегите от будущего гнева!

— Нам действительно следует бежать, — сказал Камень, дергая вождя повстанцев за руку. — Если нас поймают… — Он вздрогнул. — Если нас поймают, то по головке уж точно не погладят.

— Тогда будут предавать нас на мучения и убивать нас, — грустно согласился Сын Божий. — И мы будем ненавидимы всеми народами за имя мое.

— Даже если я умру вместе с тобой, я не отрекусь от тебя, — горячо сказал Камень.

— Или думаешь, что я не могу теперь умолить Отца моего, и он представит мне более, нежели двенадцать легионов ангелов? — спросил вождь.

— Легионы-то я вижу, — сказал Камень. — Да только вот они западные, и если мы не убежим, то они нас схватят. — Мобильные отряды противника были уже совсем близко. Приближались и наводящие ужас вражеские пехотинцы. Камень снова вздрогнул. — Они просто обязаны нас схватить, если мы не убежим.

— Всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную, — сказал Сын Божий.

Однако в этот момент Камню было совсем не до вечной жизни. Спасение той жизни, которая была у него в этом мире, внезапно показалось ему куда более важной задачей. Он подтолкнул своего вождя, и предводитель повстанцев неохотно двинулся с места. Но было уже поздно. Западные разведчики зашли горцам в тыл, и кольцо окружения окончательно сомкнулось.

* * *

— Ну вот, теперь у нас полно этих вонючих пленных, — сказал Квинт.

Именно так дела и обстояли, причем в буквальном смысле. Огромная толпа взятых воинами в плен повстанцев действительно воняла — и не только потому, что пленные давно уже не мылись. У охватившего их страха также был свой собственный запах — отвратительный, пахучий смрад, то и дело забирающийся в ноздри к победителям.

Марк посмотрел на исхудавших, грязных узников. Они были настолько измождены и унылы, что он вполне мог бы их пожалеть… если б они не пытались изо всех сил убить его друзей, да и его тоже — до того самого момента, когда они бросили оружие и стали кричать "Друг!" на всех известных им языках. Однако в тот момент никаких дружеских чувств он к ним не испытывал. Как и его товарищи. Далеко не все местные разбойники, пытавшиеся сдаться, смогли это намерение осуществить.

Квинт достал какой-то список.

— Нам нужно разобраться с тринадцатью главарями — установить, живы они или мертвы, — сказал он. — За каждого из них полагается большая награда, а за вождя повстанцев — в двойном размере. Если немного повезет, то кто-нибудь из вас ее заработает.

— А как же мы отличим этих ублюдков от остальных? — спросил Марк. — По мне, так все эти несчастные заросшие уроды выглядят одинаково.

— Ну, пленные-то знают, кто из них есть кто, — сказал Люций. — А некоторые из них к тому же владеют языками, которые может понять цивилизованный человек.

— Вот эти-то меня особенно бесят, — сказал Квинт. — Некоторые из них получили хорошее западное образование, а тем не менее по-прежнему остались в душе религиозными фанатиками. Впрочем, — кивнул он головой, — именно пленными мы и займемся. Или главари прячутся среди них, или же они знают, куда убежалиих большие шишки. Чтобы получить нужную информацию, делайте все необходимое. Все, что угодно — но чтоб я об этом ничего не знал. — И он демонстративно повернулся спиной.