Шнур - [5]

— Ага, в то время, когда там Нагиев был?

— Я был там начальником.

— А песни про алкоголиков всяких из того периода или ты их сейчас сочиняешь?

— Сейчас песни стали немножко другие. Из того периода, из этого — не помню уже. На самом деле песни про алкоголиков довольно непростые, если так вдуматься, — нагоняет пафосу Шнур.

— Нет, ну, главный герой такой простой мужик…

— Главный герой он, скорее, далеко не простой мужик. Он просто потерянно-ищущий и находящийся в какой-то пограничной ситуации, его мир его не воспринимает.

— А про завод что тебе навеяло?

Это Шнуровский альбом «Баба-робот». Построен по принципу кино. Как саундтрек к фильму, которого нет. Особенно мне нравится песня про завод. «Если случайно получите зарплату — станете сразу же вы сказочно богаты! Сможете даже купить по пивку! Сейчас покажу дорогу к ларьку!»

— Да ничего не навеяло. У меня был сценарный план, который я придумал, как у меня развиваются события, и песни я писал, заказывая их сам себе. То бишь я был заказчиком и одновременно исполнителем. Так вот и получилось.

— Ну, может, у тебя друзей много, которые на заводе работают?

— Нет. Дело в том, что, когда я работал кузнецом, мы арендовали эту кузню на заводе как раз, и жизнь заводскую я знаю не понаслышке, то есть конкретно с утра проходная… Потом еще УПК проходил на «Красном треугольнике», тоже насмотрелся всего этого. «Красный треугольник» — это, где резиновые сапоги делают, замечательное место — жить там нельзя, он выбрасывает какие-то жутко ядовитые вещи, дикая вонь. А в кузню к нам постоянно приходили рабочие местные — отсыпаться, потому что начальство туда не ходило. Постоянно приходили — у нас тепло, хорошо — и спали.

Самый офигенный случай, который был на этом заводе. На какой-то юбилей нужно было сделать медаль какому-то там начальнику. Есть такой ручной пресс, его крутишь — он опускается, и он довольно немощный. Какой-то старый рабочий, подвыпивший, выжимал этот пресс и ничего не получалось, не продавливалось — не хватало веса. Есть такая штука — мехмолот, механический молот — это, когда три тонны сверху так БУМ — она у нас в кузне стояла. И я говорю «Брось ты ерундой заниматься. Пойди под мехмолот поставь, нажми педаль и всё». Он пошел, поставил эту фигню под мехмолот, нажал. И она, как косточка от апельсина, ему прямо по яйцам всей мощью. Он потом ходил, всем хвастался, какие у него синие яйца.

Почему только косточка от апельсина Я тогда не переспросила, а сейчас звонить уточнять ломает — Шнур в Америке, у него раннее утро. А ко мне сейчас гости придут…

— Медаль-то получилась

— Нет, не получилась.

— Надо было песню про это написать, это же песня.

— Да ну. У меня все песни про это.

— То есть, если бы ты работал сразу музыкантом, то ни хрена бы не было. Было бы что-то лирическое такое, про любовь.

— Наверное. Группа «Корни» была бы. Не жалею нисколько, что так бездарно провел свою жизнь.

Почему Шнурову не нравятся «Корни» Мальчики с губами и с гитарами. Особенно жалостливая у них песня «Вика». «А где-то лондонский дождь до боли до крика поздравляет тебя, И на каждой открытке я с любовью пою С днём рожденья Вика!». Я группу «Корни» люблю как раз за эту песню, точнее за строчку «Просто знай, я буду ждать тебя — поскорее возвращайся назад». Так как я, как Вика, тоже улетала в Лондон, скрепя сердце и оставляя на родине любимого Сураева. Представляла, что это он мне говорит такие красивые слова.

Почему-то модно говорить, что вся наша эстрада — безголосые придурки. Ну и что Они же не в опере поют. А мне нравятся и «Корни», и Орбакайте, и «Фабрика». Едешь в машине, кругом темнота, огни мелькают. Рядом любимый Сураев. А играющая в этот момент песня — любая хорошая, было бы слово «любовь» или любое другое нежное. Организм на него откликается, как сигнализация срабатывает. Нежность добирается до горла. Какая разница при этом, кто и как поёт.

— Ты когда песни пишешь, то пишешь для себя или все-таки для какой-то аудитории? Представляешь, для кого они? Или просто идет вдохновение — написал?

— Да, я понял. На самом деле, есть очень много песен, которые я никому не показываю. Они как раз написаны для себя и в стол, не пришло еще то время, когда их можно демонстрировать.

— А про что?

— Да про все. Какие-то валяются. Мне они нравятся.

— И про любовь есть?

— Да нет, что-то там про жизнь, про смерть.

— Философское?

— Да хрен его знает. Что-то свое, думаю, я рано или поздно издам.

— Перед смертью?

— Да нееет. Перед смертью, я думаю, бу-дет не до того.

— Боишься смерти?

— К счастью, нет. Вот мучиться не хочется. А так, что ее бояться

— А если рак легких — умрешь быстро, и ничего не успеешь, что хотел?

— Если быстро, то это нормально. Главное, чтоб не мучиться.

В романе Тургенева (Андрея) «Месяц аркашон» пугливый герой загадывает желание на падение метеорита — так французе-ры падающую звезду называют, — чтобы умереть незаметно. Типа, блин, во сне. Я еще, когда читала, подумала, что это за хуиня, га-лимый эгоизм. Ну, умер ты во сне, довольный, как жопа, а кто-то ведь найти тебя должен. Трупака твоего. Утром жена просыпается, мужа привычно за член берет, а член холодный. И синий. Фу. Или вот у нас в городе поэт по фамилии Рыжий повесился на поясе от кимоно, так в этот момент дома в другой комнате родители тусовались. Вот им праздничек. Или ты один дома был, так кто-то дверь должен ломать, догадаться вообще как-то, что ты там трупуешь. Тебе в лом в больнице поваляться, пострадать там как-то, — а родственникам приятнее. Пока ты в больнице. Они уже успокоились, к мысли привыкли. Удара не будет. Я так считаю.