Шмелиный мед - [36]

Шрифт
Интервал

Он давно решил, что снесет дом Улофа и построит баню. Но сейчас не исключает того, что не станет трогать дом. Он, Хадар, может обустроить его, починить крышу, установить плиту и повесить лампочку над крыльцом, дом ведь жилой, он раздобудет себе соседей. Будущими зимами, когда наступит темнота и будет один, он бы стоял у окна и смотрел свет из окон и искры из трубы.

— Мне надо написать несколько строчек, — сказала она.

— Конечно, — ответил он, — иди. Я справлюсь. Теперь я справлюсь.

Когда она спустилась утром на кухню, диван оказался пустым, Хадара не было. Ведро стояло на своем месте, вода в стаканах выпита, но болеутоляющие таблетки нетронутые лежали на столе, а деревянная кукла — на подоконнике. Было такое впечатление, что он внезапно все бросил, как будто покинул дом в большой спешке или словно кто-то неожиданно пришел и забрал его.

— Хадар! — крикнула она. — Хадар?

Она подошла к окну и выглянула, дом Улофа был едва виден, а лес и озеро целиком скрылись за завесой снега.

Потом она обернулась и увидела Хадара.

Он был там.

Наконец-то он показал ей, как используется специальное устройство на стене. Его можно было использовать.

Тот, кому удалось бы, или тот, у кого были силы умереть, стоя в специальном устройстве, долго, наверное вечно, имел бы превосходство над тем, кто вяло, без сопротивления позволил себе умереть лежа. Возможно, не в строго телесном смысле, а в духовном, с точки зрения человеческого поведения.

Раскинутые руки, лоб, грудная клетка и колени упирались в грубые ветви, прикрепленные к стене гвоздями, шурупами и болтами. Прикоснувшись к нему, она почувствовала, что он уже почти остыл. Он был мертв, но стоял на ногах — смешной и внушающий почтение.

Его глаза были закрыты, ей не пришлось делать этого. Она отрезала полоску от его наволочки и подвязала ему подбородок, а вместо узла соорудила пышный бант на макушке.

Принеся газету и разведя огонь в плите, она уселась на диван возле боковой спинки, на которую он обычно клал ноги, и принялась разглядывать Хадара. Жуя при этом хрустящий хлебец, взятый ею в кладовке.

Потом она поднялась наверх, к cвоему столу, и закончила предложение, недописанное накануне вечером.

Она высвободила его из устройства, это оказалось нелегко, он уже начал коченеть. После чего, схватив его в охапку, вытащила сквозь дверь, а на крыльце закинула тело за спину — оно казалось почти невесомым.

То и дело ее ноги разъезжались в пушистом снегу, она шла враскорячку и слегка наклонившись вперед, чтобы не уронить его, пару раз чуть не упала.

И вскоре Хадар сделался тяжелее, намного тяжелее, его ступни били ее по правому колену, его шея и голова терлись о локтевой сгиб левой руки. Ее шаги стали мельче и неровнее, она тяжело и прерывисто дышала, время от времени ей приходилось останавливаться, чтобы передохнуть.


Господи, Хадар! — сказала она. — Господи!

Там, где намело сугробы, она с трудом переставляла ноги. Его бедро давило на ее шейные позвонки, судорога сводила ее длинные, тонкие пальцы, заставляя то и дело менять хватку, она попыталась вытянуть затекшую левую руку. Ноша, которая так быстро и неожиданно стала ей почти не под силу, сдавливала ей тазобедренные кости, поэтому она все больше и больше клонилась вперед.

— Хадар, — проговорила она, — я не выдюжу.

Но в конце концов она все же достигла цели, поднялась по ступенькам, дернула входную дверь и вошла в сени.

Она ногой стукнула в кухонную дверь, но никто не отозвался. С помощью Хадаровой головы ей удалось нажать на ручку и открыть дверь, в которую она сумела протиснуться боком.

— Улоф, — позвала она, — я пришла с Хадаром.

Но он не ответил.

Держа по-прежнему Хадара на плече, она подошла к дивану, на котором лежал Улоф со сцепленными под подбородком руками, наклонилась еще ниже и прижалась ухом к его груди, она послушала чуть выше подмышки, потом пониже, возле грудной кости, но там, внутри, все было тихо. Он был мертв в той же степени, что и Хадар, не больше не меньше.

Нос чуток заострился, и щеки ввалились, Улоф улыбался. В уголке рта прилепился белый, похожий на пену комок, может, он что-то пытался съесть, а может, это вышло изнутри. Из Хадара текла какая-то жидкость, намочившая ей спину.

Она выпрямилась, повернулась и сбросила Хадара на диван, свалила его на Улофа, вернее, рядом.

Потом постояла и, массируя спину и растирая плечи и затылок, не торопясь рассматривала братьев. У нее дрожали ноги.

Хадар лежал лицом вверх, щекой прижавщись к щеке Улофа. Вытянутая, чуть согнутая левая рука накрыла сцепленные ладони Улофа, кончики пальцев касались Улофова уха. Тело привалилось к вздутому животу Улофа, раскинутые ноги покоились на его ляжках и коленях. Голова Улофа на подушке немножко сдвинулась в сторону, тем самым Хадару стало удобнее отдыхать.

В этих братских объятьях они, несмотря на окоченелость, производили впечатление людей, естественно расслабленных и довольных.

Вечером или ближе к ночи должен прийти снегоочиститель. Тогда она и уедет, как и собиралась, — выйдет на дорогу, взмахнет рукой и заставит его остановиться, а потом в водительской кабине доедет до поселка.


Еще от автора Торгни Линдгрен
Вирсавия

Торгни Линдгрен (р. 1938) — один из самых популярных писателей Швеции, произведения которого переведены на многие языки мира. Его роман «Вирсавия» написан по мотивам известного библейского сюжета. Это история Давида и Вирсавии, полная страсти, коварства, властолюбия, но прежде всего — подлинной, все искупающей любви.В Швеции роман был удостоен премии «Эссельте», во Франции — премии «Фемина» за лучший зарубежный роман. На русском языке издается впервые.


Легенды

Из журнала «Иностранная литература» № 09/1995.


Похвала правде. Собственный отчет багетчика Теодора Марклунда

В маленьком провинциальном городе жили-были двое: мальчик, которому суждено быть багетчиком, и девочка, уже ребенком ставшая известной певицей. Две чистые, любящие души. И вот однажды на аукционе багетчик обнаруживает картину знаменитого художника, которая в конце концов переворачивает жизнь обоих.Роман «Похвала правде» одного из самых популярных писателей Швеции Торгни Линдгрена на русском языке публикуется впервые.


Рекомендуем почитать
Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.