Шлюха. Любимая - [65]

После разговора с Веной я отключила телефон — не хотелось, чтобы ко мне дозванивались с работы.

Этот вечер мне хотелось провести в какой–то компании, а поэтому я поужинала в пивном ресторане на Глокенгассе, оставила машину там же и пешком направилась к Хохенштауфенринг, где, как я слышала, располагался хороший «динг», то есть, место, где среднего достатка молодежь собирается за кружкой местного пива, танцует и всячески развлекается. Вход сюда стоил всего 3 евро, и поэтому «динг» заполняло множество студентов. Шумных, веселых молодых парней и девушек, принадлежность к которым мне так хотелось бы ощутить.

Но время шло, я оприходовала уже второй полулитровый пивной бокал, и не ощущала ничего, громе тяжести в желудке и в голове. Молодые люди вокруг меня ржали, как стадо коней, их глаза сверкали, а щеки пунцовели. И чем больше я слушала их отрывистую немецкую речь, тем больше мне хотелось встать и убраться отсюда.

И не потому что атмосфера в «динге» ассоциировалась у меня с образом врага — наше поколение воспринимало ту войну уже как давнюю историю. Но так же, как для поколения моих родителей немецкая пивная вызывала к жизни военные аллюзии, так и для этих немецких ребят существовали какие–то свои мысленные образы, слова и жаргон, которые были их культурным кодом. И наши коды — увы — не совпадали, как когда–то давно с легкостью совпали коды наши с Артуром. То есть, коды могли бы совпасть и сейчас, но для этого нужны были усилия обеих сторон, наподобие труда двух людей, пытающихся пробить с двух сторон тоннель в скале. Скале отчуждения и непонимания.

Маленькие дети не нуждаются в этом — их общению ничто не препятствует, они вольны сами ежеминутно выдумывать слова и звуки, которые и станут их кодом. А старикам скалу не продолбить — уже силы не те, да и желания не осталось.

Что же это означало для меня? Уж не то ли, что жизнь Софии-капсулы постепенно становится все более одинокой, и время обтекает ее, как древесная смола доисторическую букашку. Я завязла в этой смоле, в этом тягучем времени, и шансов пробиться и докричаться до кого–то становилось с каждым месяцем все меньше.

На следующий день Эдик, обеспокоенный моим ночным отсутствием в клубе, пригласил меня в свое излюбленное кафе «Hafen terrasse» над Рейном. Чудесный вид отсюда действовал на Эдика облагораживающее: он мог сколько угодно общаться, глядя на зелень прибрежных парков, причем, в эти надрейнские минуты он был менее показушным и суетным, так что слушать его мне было по-настоящему приятно.

— Я рассказывал тебе о том, как впервые оказался в Кёльнском соборе? — спросил Эдик, затягиваясь очередной сигаретой.

— Нет еще, — я улыбнулась, чтобы поощрить его. Благо, на воздухе террасы сигаретный дым уносился сизым облачком вдаль и не портил мне аппетит.

— Туда, ты знаешь, вход бесплатный, и я уже думал зайти внутрь, как вдруг увидел, что рядом с входом касса, и входной билет стоит 10 дойчемарок. К тому времени я жил в Кельне где–то около года, но в собор вот собрался впервые. Думаю, неловко, если спросит кто: живу в городе, а главной достопримечательности так и не видел. В общем, я подумал, что если за деньги, то это еще круче, и показывать будут что–то особенное, не для лохов.

Я рассмеялась — в этих словах заключался весь Эдик. Кстати, ко времени этого разговора я побывала в Kolner Dom уже наверное раз десять, всякое посещение по-прежнему восторгаясь его красотой. Хотя, конечно, близость собора к ночному клубу сыграла не последнюю роль в частоте посещений.

— Так вот, купил я билет, но куда идти, не знаю. Кассира спрашиваю — она машет рукой куда–то налево, а там и входа не видно. Я подошел ближе, разглядел: дырка в стене, чуть ниже моего роста, и сразу начинаются ступени вверх.

Я прекрасно помнила эту лестницу — сама поднималась по ней совсем недавно. Разве что, цена за вход была другой — я уплатила 5 евро.

— Иду я по этим стоптанным ступеням вверх, иду и иду, а она все не заканчивается. Из–за того, что лестница закручена в спираль, и вдобавок, вьется в узкой башенке, невозможно увидеть, где у нее конец. Насилу дополз до клетушки, где проделана бойница, и остановился, чтобы покурить. Народ ползет мимо меня, жмется к стеночке, — двоим там разойтись сложное дело, а троим — нечего и думать. С моими габаритами, тем паче.

Эдик окликнул официантку и попросил повторить кофе.

— Словом, в какой–то момент подъема я начал жалеть, что вообще оказался в этом чертовом соборе. Кстати, ты знаешь историю, что первым подрядчиком на его строительство выступил сам дьявол?

Я кивнула. Вряд ли можно провести три недели в Кёльне и не услышать эту легенду хотя бы раз.

— Собор до сих пор не достроен, вдумайся. Восемьсот лет что–то мешает им его закончить. То умирает строитель, то разоряется. И это в Германии, самой конкретной стране мира. То, что без дьявола здесь точно не обошлось, я испытал в тот день на своей шкуре. Когда я уже совсем не мог идти, и ноги у меня гудели, как чугунные сковородки, вдруг сзади на меня наперла экскурсия немецких старшеклассников. Представь себе эту толпу молодых румяных быков, спортивных, гогочущих что–то в спину старого больного еврея. И, главное, они совершенно не могут разойтись со мной, обогнать. Им ничего не остается, как прикалываться и болтать между собой, ожидая, пока я вскарабкаюсь на эту лестницу, которой нет конца. Их шуточки, которые я частично понимаю, обо мне, и это стадо гогочет, а у меня уже вообще не остается сил, и ног я не чувствую, и в глазах уже темно. Я не знаю, как вылез наверх, наверное, только на спортивной злости, чтобы доказать, что я еще могу смотреть на этот город сверху.