Шлюха. Любимая - [46]

Косметика, которой я пользовалась, была слишком дорогой и качественной, чтобы подвести меня, когда под шквал аплодисментов поднялся занавес и огромные люстры из Сваровского хрусталя осветили великолепный зал оперы. Внезапно я ощутила на себе взгляд, и, подняв мокрые от слез глаза, поняла, что мне улыбается из–под очков молодой азиат в элегантном костюме и шелковом галстуке.

Он сказал какую–то длинную фразу по-немецки, в которой я разобрала только слово «музыка». Кажется, он, как и я, оказался в опере без компании. Я извинилась и попросила его перейти на английский. Оказалось, что его английский был куда совершеннее моего собственного.

— Ирми, — представился он.

— Софи, — растерянно проговорила я, совершенно забыв, что нахожусь в Европе под чужим именем.

— Твоя реакция на Моцарта не может оставить равнодушным, — снова улыбнулся он.

— Сегодня я более сентиментальна, чем обычно.

Толпа скользила мимо нас к выходу и гардеробам, а мы стояли, будто бы одни, и обменивались вежливыми фразами. Не знаю, о чем на самом деле думал он, только я вспоминала свое предчувствие любви, и все в этом Ирми казалось мне безупречным: его несомненно дорогая одежда и обувь, легкий запах незнакомого одеколона, тонкие смуглые пальцы рук и главное, его улыбка-мотылек, будто бы всегда кружащая вокруг его лица. Время от времени — но всегда к месту — мотылек садился на него, растягивая пухлые губы и рисуя легкие морщинки у висков и глаз. Это была не резиновая улыбка западных людей, не беззаботная улыбка славян, не лукавая похотливая улыбка арабов и кавказцев, не ироничная еврейская улыбка, за которой прячется неуверенность. Улыбка Ирми не таила в себе подвоха, была легкой и живой, но в то же время она как будто охраняла его. Ставила барьер. В ответ я глядела на него так, чтобы он понял как можно скорее: барьеров не существует.

Мы сидели в кондитерской, расположенной неподалеку от оперы, в старом городе. Вена вообще рано ложится спать, и здесь с большим трудом можно найти заведение, открытое в полночь, но Ирми, похоже, знал все, что нужно было знать в каждый отдельный момент своей жизни. Он выглядел таким светским, таким комильфо, столь безупречными казались его рассуждения, что я предпочла большей частью помалкивать, предоставляя ему рассказывать о себе.

— Я закончил Кембридж три года назад, — говорил Ирми. — Работаю в европейском банке реконструкции и развития. Мое японское имя звучит сложно и непривычно для европейской артикуляции, поэтому я представляюсь близким по слуху именем. Еще мне нравится, что это как мужское, так и женское имя.

— Почему? — спросила я. — Тебе близок «юнисекс»?

— Нет. Просто я гей, — сказал Ирми.

— Вот как! — я нашла в себе силы выдержать любезный тон заинтересованной собеседницы. — Надеюсь, ты не испытываешь предубеждений к женщинам?

— Абсолютно никаких, — заверил меня Ирми. — Я даже любуюсь ими. Правда, считаю мужское тело более красивым и совершенным. В мире намного больше прекрасно сложенных мужчин, чем женщин.

— А если бы тебе встретилась девушка, сложенная не менее прекрасно, чем твой мужской идеал?

— О, я имел дело с моделями, — равнодушно сказал Ирми. — Между нами, те, кто разрабатывал современный стандарт модели, в большинстве являются моими единомышленниками. Теперь представь, с кем приятнее иметь дело: с настоящим идеально сложенным парнем, или с пародией на него, только благодаря своим мужеподобным параметрам прошедшей кастинг?

Боюсь, в этой ситуации мой смех вышел не до конца искренним, но я произнесла еще несколько пустых фраз, допила свой латтэ, попрощалась с моим несостоявшимся японским возлюбленным, и отправилась на пустую по ночному времени парковку, где терпеливо ждал меня серый, как мышка, автомобиль.

Пасмурное утро застало меня в подавленном настроении.

Мне вдруг пришло в голову, что Ирми на самом деле вовсе не был геем. Ведь огромный опыт общения с противоположным полом вполне научил меня выделять мужчин, которые испытывают ко мне интерес. Японец явно видел во мне именно женщину, а сказать о своей якобы голубой ориентации он мог для того, чтобы, скажем, пробудить во мне любопытство. Вообще, чего только не намешано в головах интеллигентных западных мужиков? Какими замысловатыми могут быть выстроенные ими пути к женскому вниманию! Но я торопливо рассталась с Ирми, даже не подумав о том, чтобы обменяться номерами телефонов, и теперь проверить мою запоздалую догадку было невозможно. Значит, не судьба…

Альбинос выносил из своей комнаты чемодан, когда я спускалась вниз, чтобы сделать себе кофе.

— Улетаю в Израиль, — объяснил он немного растерянным голосом. Его шевелюра выглядела так, будто к ней уже неделю не прикасалась расческа.

— Удачи тебе, — кивнула я. — Береги себя там.

— Если хочешь, забирай мою машину, — сказал он. — Всего за тыщу евриков, как сам покупал. Чего ей стоять здесь бестолку?

— У меня сейчас нет таких денег, — сказала я. — Да и машина вроде бы мне ни к чему.

— Ключи все равно у тебя, — сказал Альбинос. — Если захочешь, отдашь деньги потом. А пока довези хотя бы до аэропорта, чтобы на такси не тратиться.