Шлецер и антиисторическое направление - [8]

Переходя к новой России, к объяснению отношения ее к Руси древней, последователи исторического направления тесно связывают обе половины русской истории — допетровскую и послепетровскую; в явлениях последней видят результаты явлений первой. Последователи противного направления отрицают эту связь, отрицают законность происхождения явлений новой России из явлений древней, видят в первых уклонение от естественного, правильного хода, замечаемого ими во вторых. «Время, — говорят они, — есть мыслимое, внешнее выражение и ограничение развития, есть форма, которая беспрестанно готова распасться в ничто без внутреннего содержания, без того, что совершается во времени. Этой формы и содержания невозможно разнять человеку в труде земного развития; но еще опаснее смешать и слить их, ибо тогда ускользнет вечное и существенное. То, что после, окажется тогда непременно выше, несмотря на то, что по отношению к прежнему существенному развитию оно может быть ниже. И вот пример. Мы знаем форму просвещения, господствующую у нас в оболочке времени последних полутораста лет; но и прежде того мы видим на Руси существеннейшее стремление к просвещению, шаг за шагом выражавшее себя яснее и яснее: выводят отсюда, что просвещение новой Руси есть искомая задача древней, есть удовлетворение и ответ на ее стремления. Но, может статься, те былые стремления разногласят в сущности с новою формой? Может статься, доныне хранятся в глубине народа от древности иные задатки, иные требования, как слабая искра, пеплом закрытая и для поверхностного взгляда темная, в сравнении со светом поверхностного просвещения? Видите ли, что основа заблудившегося вывода лежит в смешении формы и содержания?» [11]

Ничего не видим, ибо вы нам ничего не показали. Вы сказали: может статься, есть тут что-нибудь, и непосредственно после этого: может статься, позволяете себе говорить: «видите ли, что вы ошибаетесь, не усматривая, что тут действительно есть что-то!» Но обратимся к фактам. Приведенное мнение высказано по поводу важного явления в истории просвещения древней Руси, именно собрания книг Священного Писания воедино, сделанного известным новгородским архиепископом Геннадием в XV веке. Оказывается, что дело это совершенно неудовлетворительно, а именно: текст занят был не всегда древнейший и лучший; текст, взятый из списков толковых, не везде очищен от толкований и кой-где перебит вносками; порядок в последовании книг всюду почти соображен с латинскою Библиею; некоторые оглавления и предисловия заимствованы не только с подлинника латинского, но даже и немецкого; некоторые книги ветхозаветные или места из них, в древнейшем славянском переводе неизвестные Геннадию или затерявшиеся, приняты им в переводе с латинского.

Для последователей исторического направления это явление вполне понятно, труд Геннадия был первый опыт собрания книг Св. Писания воедино, опыт, предпринятый при очень неудовлетворительном состоянии просвещения и потому не могший быть совершен вполне удовлетворительным образом. Но иначе считают своею обязанностию смотреть на дело последователи антиисторического направления. Дело, совершенное в Древней Руси, не может иметь недостатков; если же имеет их, то это вина не общества, а частного лица, совершившего труд. И вот Геннадий подвергается упрекам за небрежность, за нежелание отыскать славянские рукописи и выбрать из них древнейшие и лучшие. Не хотят объяснять дело самым простым и естественным образом, что рукописи древнейшие и лучшие были редки, неизвестны, затеряны по разным углам обширной страны; что Геннадий и его сотрудники, несмотря на все свое желание и старание, не могли отыскать и, отыскавши, по недостатку необходимых познаний, не умели выбрать лучшего; нет, из желания отстоять мысль о непогрешительности Древней Руси предпочитают осыпать упреками одно из самых почтенных лиц нашей древней истории! Прекрасные древние рукописи были на Руси; но вот когда один из самых просвещенных (если не самый просвещенный) пастырей Церкви задумал собрать воедино книги Св. Писания, то не мог найти или не умел выбрать лучших! Кажется, это явление должно служить самым лучшим мерилом просвещения на Руси в XV веке.

Доказывая, что Геннадий заставлял переводить некоторые книги с латинского по небрежности, по нежеланию заняться хорошенько делом, а не потому, что греческий текст был неизвестен и недоступен, говорят: «На Руси, стоявшей в постоянных и ближайших сношениях с Грецией, на Руси, употреблявшей в некоторых местах греческий язык даже при богослужении, принимавшей к себе множество Греков, а в Грецию посылавшей столько путешественников, столько иноков и торговых людей на постоянное житье; имевшей в греческих монастырях своих особых переписчиков; в языке торговых перехожих людей, Варягов, сохранившей наполовину слова греческие; справлявшей постоянно, и в это самое время, текст св. книг, конечно, не без подлинника греческого; наконец, продолжавшей переводить с греческого некоторые книги и незадолго перед тем имевшей в главе духовенства Грека, митрополита Фотия: на этой Руси не было людей, достаточно знающих греческий язык? Положим. Но при этом да потрудятся объяснить нам: как на этой же Руси, в этот же век Геннадия, нашлись достаточные переводчики с языка латинского, который никогда не привлекал особенного расположения нашего народа, называвшего все католичество латинством? Как у Геннадия нашлись люди для переводов с немецкого, с языка того народа, который по преимуществу назван на нашем языке немым, как бы не признан даже языком, или, по счастливому выражению Нестора, признан за язык, но только язык нем?»