Шла шаша по соше - [3]

– Точно. Только в квартире бардак…

– Который мы легко не заметим.

– И закусить надо что-нибудь…

– Купим. Я вчера бенефит получил.

– Оставьте в покое ваш бенефит. Вы в прошлый раз угощали, теперь наша очередь.

– Ладно, разберёмся.

Я быстро собрался, позвонил жене, и мы пошли в магазин.

И снова вечер удался. И опять-таки сколько ни напрягаю память, не могу восстановить, о чём мы говорили. Хотя нет, вроде бы именно тогда я рассказал Юрию, как впервые увидел будущую жену. Дело было на дискотеке, в аспирантском общежитии. Я перекуривал в коридоре со знакомой художницей Людой. Разговор шёл об искусстве, об особом видении художника, что-то в этом роде.

– Вон посмотри, – сказала Люда, – видишь, пятеро девиц танцуют?

– Ну.

– У кого из них, по-твоему, самые красивые ноги?

Как всегда, я выбрал наиболее лёгкий путь.

– У высокой блондинки.

– Не-а. У блондинки ноги обычные. Неплохие, но обычные. А вот у малышки в джинсовой юбке ножки т о ч ё н ы е. Видишь разницу?

Я посмотрел на ножки под джинсовой мини и увидел разницу. И сильно удивился, что не заметил её раньше. Глянул на всё остальное и понял – ни флирт, ни роман с этой девушкой меня не устроят. На ней следует только жениться. И это – если очень повезёт. «Ну, а потом – дело техники, – закончил я. – Повезло, в общем. Лет десять меня терпит».

– Двенадцать, – поправила жена. – А вы женаты, Юрий Иванович?

– Был, – Юрий поморщился. – Развелись ещё до отъезда. Нашла тут какого-то профессора, он её вызвал. Потом вытащила детей. Ну, и я подтянулся, вроде как для воссоединения с детьми. Мне там совсем паршиво стало одному… Ладно, проехали, хватит о грустном. Давайте-ка лучше нальём и грянем про средство от тревог.

Не помню, как Юрий ушёл в тот вечер. Кажется, я напился.

– Как свинья, – подтвердила утром жена. – Кстати, скажу тебе про Юрия одну вещь. Его алкоголь совершенно не берёт. Совсем. Я ещё в прошлый раз заметила. И вчера вы наливали одинаково. Но ты выключился, а он – какой пришёл, такой и ушёл. Так что тебе с ним лучше половинить, и то…

Звонок. Открываем. На пороге – Юрий Иванович с упаковкой пива.

– Знаете, – говорит, – ребята, главное правило удачной опохмелки? Опохмеляться надо с теми людьми, с которыми пил вчера. Лучше них тебя никто не поймёт. Так что придётся вам терпеть мою морду ещё немного.

Я стал забегать к Юрию по вечерам, раз-другой в неделю. Жена не любила сопровождать меня. «У него в квартире пахнет старьёвкой, – говорила она, – в комнатах бардак, на кухне тараканы. И одет он, как босяк. Интеллигентный человек, завлаб, а одевается хуже Гекльберри Финна. Что за менталитет, прости Господи? Правильно, что от него жена ушла». Несколько раз она сказала: «Уж приходили бы лучше к нам. Ведь у Юрия даже телефона нет…» «Ну зачем вам этот напряг и суета? – возражал Юрий Иванович. – Мы же по-простому с тобой… Посидим чуток, выпьем, поговорим. И пойдёшь спокойно домой». «Чуток» иногда затягивался до полуночи. В таких случаях, не имея возможности позвонить жене, я шёл домой, объявлял, что буду поздно, и снова возвращался к Юрию.

Почему меня тянуло к этому человеку? Мне не хотелось анализировать это тогда, тем более не хочется сейчас. Однако пошлое стремление разложить всё по полочкам, объяснить, наклеить ярлыки (не наследственное ли оно?) заставляет в который раз думать об этом. Не раз я отгонял от себя мысль, что хотел бы иметь такого отца. Мысль эта казалась мне предательской. Формула «старший брат» почему-то не приходила в голову, а ведь Юрий был старше всего на десять лет… Он с избытком обладал тем, чего я хронически лишён. Мудростью и спокойствием. Способностью воспринять происходящее и себя в нём как единственно верный, а потому удобный порядок вещей. Готовностью улыбаться миру с лёгкой иронией – что бы ни случилось – и видеть зеркальную улыбку в ответ. Разговор с ним действовал на меня, как долгоиграющая таблетка валиума. Отодвигал за мутный горизонт, за небоскрёбы и океан изнурительные тревоги, обиды, завись, злость. Метафизическая безмятежность ненадолго занимала вакантную площадь. Потом возникал рецидив, и я шёл за новой таблеткой.

И ещё. Мне казалось, что Юрий Иванович очень одинок. И мне это не нравилось. Не то чтобы он страдал или жаловался, нет. Он вообще ни на что не жаловался, и расстроенным я его не припомню. Зато я видел, как он радуется всякому моему приходу: так, как радовался сыну в первый вечер. Дети навещали его редко. Дочь Машу я встретил у Юрия один раз. Руслан, похоже, не заходил совсем. Я догадывался, что дети больше привязаны к успешной матери, а отца считают чем-то вроде неудачника. Именно одиночеством, а не трудовым энтузиазмом объяснял я привычку Юрия задерживаться на работе дотемна, пока не выгоняли уборщицы. Однажды я зашёл к нему в лабораторию около семи вечера. Юрий поднялся из-за стола, на котором светились два монитора. По одному ползли какие-то графики, в другом был открыт сайт «Свежие анекдоты».

После работы Юрий Иванович шёл домой. Выпивал, закусывал чем придётся. Засыпал под советскую классику, благо плейер и телевизор выключались автоматически. У него было полтора десятка фильмов, которые мы оба знали наизусть и могли смотреть с любого места. Особенно Юрию нравились комедии Данелии. Иногда он просил меня сыграть и спеть чего-нибудь, чаще всего про «средство от тревог», про «белый прибой» или про «собачку». Бывало, мы подолгу молчали. Молчать с Юрием было так же комфортно, как и говорить. Много бы я дал, чтобы восстановить в деталях хоть один такой вечер. Но нет, память сохранила только обрывки. Помню, Юрий рассказывал что-то о бывшей работе, о коллегах по академгородку. «Это забавно, – сказал он тогда, – вся лаборатория в полном составе, все двадцать человек разъехались кто куда. Половина в Америке, другая в Израиле. Во Франкфурте один приятель. А меня вообще занесло на край света. Везде биологи нужны».